Ямщина

В двенадцать часов, минута в минуту, в зале появился мистер Гарденсен, а при нем – молодой человек невыразительной наружности: маленький, тощий, словно приплюснутый, волосики – рыженькие, щечки – в прыщах. Рядом с Гарденсеном, высоким, дородным, до краев налитым природным здоровьем, молодой человек казался бледной поганкой, нечаянно притулившейся к ядреному грибу-боровику.

Познакомились, пожали друг другу руки, расселись за столом, по одну сторону – Гарденсен с помощником, по другую – Дюжев с Дидигуровым. Первым заговорил Гарденсен и заговорил жестко, напористо, словно топором отрубал каждую фразу. Молодой человек быстро переводил, и его тонкий, без перерывов льющийся голосок напоминал писк надоедливого комара:

– Моя компания известна во всей Европе, это очень серьезная компания, и она вступает в деловые отношения только с теми, кто может доказать свою состоятельность и кто обладает нужными денежными средствами. Русские еще не научились вести свои дела так, как это умеем мы, поэтому, ознакомясь с вашими предложениями, мы можем вступить в нужные отношения и заключить контракт, но поставки начнем лишь после того, как все необходимые средства будут уплачены.

– Ишь ты как! С места в карьер и все по кочкам… – Дидигуров пошоркал под столом подошвами новых штиблет и перебил переводчика: – Ты ему перетолмачь, у нас в Сибири люди степенные и дела ведут раздумчиво, пусть сначала нас послушает…

Молодой человек перевел. Датчанин выслушал, оттопырил нижнюю губу и кивнул головой.

– Так оно лучше, а то как с коня упал… Твое слово, Тихон Трофимыч…

– Мое слово недолгое будет, – Тихон Трофимович кашлянул в кулак, помолчал и вдруг, навалившись грудью на стол, будто лбом хотел достать Гарденсена, сидевшего напротив, напористо спросил: – А ваша компания что – одна-одинешенька на всю Европу?

Датчанин подобрал нижнюю губу. Тихон Трофимович, не дожидаясь ответа, столь же напористо повел дальше:

– А известно ли господину Гарденсену, что скоро здесь чугунку построят? А известно ли ему, что в Барабе лучшие пастбища для скотины, что молоко у наших коровок – слаще не бывает? Мы тут такое дело разведем – маслом телеги мазать станем. А сепараторы эти паршивые, если он упираться будет, мы и в других землях найдем, на нем, слава Богу, свет клином не сошелся. И коли он опоздает, тогда не взыщи, дорожка перекрыта будет.

Выслушав переводчика, Гарденсен помотал головой:

– Мы всему охотно поверим и будем сотрудничать, когда денежные средства полностью окажутся в нашей компании!

– И дались же ему эти деньги! – искренне и негодующе воскликнул Дидигуров, – прямо жить без их не может!

Переводчик не удержался и хихикнул, сморщив гармошкой прыщеватые щечки. Гарденсен недоумевающе посмотрел на него. Переводчик посерьезнел.

– Если вы нам на уступку пойдете и первую партию поставите в рассрочку, – продолжал гнуть свое Тихон Трофимович, – вы здесь первыми будете. А кто первый успел, тому и пенка…

Но Гарденсен был упрям, как ездовой бык. Стоял на своем: сумма контракта должна быть уплачена одноразово и полностью, и лишь после этого начнется поставка сепараторов.

Больше часа бодались. Вспотели. Тихон Трофимович хлопнул широкими ладонями по столешнице и радушно разулыбался, будто внезапно увидел дорогого родственника:

– А давайте-ка, господа хорошие, передохнем малехо и перекусим. На сытый живот и разговор приятней. Попрошу к столу пройти…

Первым поднялся и пошел, не дожидаясь согласия, в соседнюю залу, где был накрыт стол.

Хочешь не хочешь, а за ним следом двинулись и остальные.

В узком коридорчике, отделявшем залы, Дидигуров ухватил переводчика за рукав, спросил:

– Ты, парень, каких кровей будешь? Датских или нашенских?

– Московских…

– Оно и видно – хлипенькой. А при этом господине как?

– Служу в датской компании.

– Ишь ты, служишь, значит… А нам послужить не хочешь?

– Служу тем, кто платит.

– Оно, конешно, конешно, – Дидигуров чихнул, потянул из кармана наглаженный носовой платок, встряхнул им и высморкался, вытер под носом тщательно и, засовывая платок обратно в карман, глянул себе под ноги, ахнул: – Ах ты, да у тебя, парень, никак перстенек с пальчика свалился…

Проворно нагнулся и поднял с мягкой ковровой дорожки большой золотой перстень с изумрудом. Пальчики у переводчика были тоненькие, почти ребячьи, и в толстый обод перстня вошли сразу два – указательный и безымянный. Дидигуров же, проделав это с непостижимой быстротой, отступил на шаг, ручки отвел за спину, спросил, как ни в чем не бывало:

– А зовут-величают как вас?

– Александр Васильевич меня зовут, – переводчик сдернул перстень с пальцев и воровато сунул его в карман, – Александр Васильевич Рагозин…

– Ну, а я Сашей буду звать, мне по-стариковски извинительно. Скажи-ка мне, Саша, у господина датского страсть какая-нибудь имеется – водочку, может, пьет, бабенок любит, али меха собольи глянутся… Не может такого случиться, чтобы у человека страсти азартной не наблюдалось…

– Не пьет, к женскому полу равнодушен, потому как атлет.

– Кто-кто, не понял?