Ямщина

— Атлет, любитель французской борьбы. Даже в цирках выходил бороться и коллекционирует все победы. Для этого специально с собой фотографический аппарат возит, чтобы победы эти увековечивать. У него из таких карточек целый альбом составлен.

— И шибко побеждать любит?

Рагозин развел руками — о чем спрашивать?

— Ой, пойдем, пойдем, а то мы тут с тобой задержались…

И Дидигуров проворно проскользнул из коридорчика в залу.

Стол был накрыт по-царски. Жареный поросенок держал в припухлых губах, облитых жиром, рясную веточку темной, переспелой брусники, каждая ягода — с мужичий ноготь, в фарфоровой посудине, изукрашенной по выпуклым бокам диковинными цветами, дымились пельмени, на длинном подносе возлежал, как живой, крутолобый таймень, золотистые и хрустящие даже от взгляда пироги с разной ягодой высились горками, пыхали жаром стопы блинов, только что скинутых со сковородок, янтарный холодец покоился в глубоких тарелках, а еще — кисель облепиховый, кисель смородинный, кисель черничный, а еще — ядрышки кедровых орехов в сахаре, а еще — батарея винных бутылок разной емкости, а еще…

Рагозин ошарашенно уставился на стол, и остренький кадычок на тонкой шее задергался вверх-вниз, видно, слюну никак не мог проглотить парень. Гарденсен только глазами хлопал. А Тихон Трофимович ласково подталкивал его к столу, приглашая садиться.

Расселись.

И только Тихон Трофимович начал было командовать за столом, желая спросить у гостей, кому что наливать, как Гарденсен вскинул обе руки и быстро заговорил. Рагозин перевел:

— Господин Гарденсен не пьет вина и не может так много кушать неизвестных блюд, он просит подать овсяной каши…

Тихон Трофимович осекся на полуслове и сквасился. Один только Рагозин уверенно тыкал пальцем, показывая официанту, что наливать и накладывать. И, никого не дожидаясь, весело принялся за обед. Тихон Трофимович с Дидигуровым молчком глядели на Гарденсена, а тот ни к чему не притрагивался и поглядывал на стеклянные двери, правильно понимая, что именно оттуда ему должны принести овсяную кашу.

Но с кашей запаздывали.

От удивления у поросенка выпала из губ ветка брусники, две темные ягодки, оторвавшись, докатились до краешка стола и упали на пол. Тихон Трофимович в ярости размичкал их ногой, но тут же осек себя и заулыбался, глядя на Гарденсена, думая при этом: «Вот и скаль зубы, как дурачок на Пасху. А ты и есть дурак чистопородный, без всякого подмесу, ничего не разузнал, не разнюхал, а разбежался — здрассьте вам, а оне вам — по шарам! И этот, пенек босой…» Недобро глянул на Дидигурова. Тот поднялся, манишку расправил и объявил:

— Я сию минуту, потороплю блюдо для гостя…

И почапал мелкими шажочками, тихонько прикрыл за собой стеклянную дверь.

Прошло еще некоторое время. Наконец-то принесли кашу. Гарденсен ел, а Тихон Трофимович смотрел на него, как на новые ворота, и никак не мог сообразить — что ему делать-то, о чем разговор вести? И Дидигуров не идет — где его черти носят?

Появился Дидигуров, когда Гарденсен доел кашу и поднялся из-за стола. Появился и зачастил, как ни в чем не бывало:

— Простите великодушно, что задержался, я тут нечаянно известие услышал — мужики на Ушайке нашу сибирскую борьбу показывать будут. Хочу съездить да поглядеть — уж до того глядеть любо, как они — раз, раз…

И тут Дидигуров, будто вспомнив давно канувшую молодость, так ловко изогнулся, так победно показал, как он супротивника на землю обрушил, что Гарденсен встрепенулся, передернув плечами, как от озноба, и выдернул из-за стола все еще жующего Рагозина, быстро стал его о чем-то спрашивать.

— Ты толмачь ему, толмачь, — скороговоркой подсказывал Дидигуров, — у нас мужики есть, борцы отменные, и они на речке борьбу устраивают, самые наилучшие мужики, против их никто устоять не может…

Тихон Трофимович угрюмо уставился на Дидигурова:

— Ты чо, спятил? Кака борьба? Каки мужики? Ты чо буровишь?

— Не встревай, Тихон Трофимыч, не рушь мой замысел… — и, отвернувшись от него, Дидигуров подскочил к Гарденсену едва ли не вплотную, продолжил той же сорочьей скороговоркой: — Пять наилучших мужиков бороться станут, а вот шестого седни не будет — извоз уехал. Така беда… Но все равно завлекательно… Ты его спроси, Саша, он не желает на борьбу поглядеть?

— Господин Гарденсен говорит, что ему очень любопытно поглядеть на сибирскую борьбу.

— Дак с нашим удовольствием покажем! Сей момент и поехали!

Две тройки, уже наготове, стояли у подъезда. Дюжев с Дидигуровым первыми вышли из гостиницы, на тротуарчике замешкались, дожидаясь Гарденсена и Рагозина.

— Ты какую хренотень выдумал? — снова приступил с расспросами Тихон Трофимович.

— Да после, после… — отмахнулся Дидигуров, — я не я буду, если не клюнет…

— Кто — петух в задницу?

— И такое может случиться, если планида от нас отвернется. Ты только под ногами у меня не путайся… Вот он, родимый, шествует…