Ямщина

Гарденсен появился на крыльце в длинном пальто, в теплой шляпе, горло было замотано ослепительно белым шарфом. Ступал он и впрямь важно, величаво. За ним торопился Рагозин и тащил укрепленный на треноге фотографический аппарат, замотанный в кусок черной материи.

— Это чо за беда, чо за… астролябия? — спросил Тихон Трофимович.

— Сказано тебе — не встревай! Клюнул он, клюнул! — Дидигуров проворно подбежал к Гарденсену, ухватил за локоток, словно девицу, повел к возку. Туда же усадил Рагозина с фотографическим аппаратом, и сам прилепился сбоку. Тихону Трофимовичу пришлось одному усаживаться к Митричу.

Свистнули-гикнули, и две тройки одна за другой рванули по улице. Ехали недолго. Вот и берег Ушайки. Большой круг с притоптанным свежим снегом, пообочь, на снегу, — шубы, шапки навалены. А в кругу — здоровые, ражие мужики в одних рубахах возюкаются друг с другом, перехватываются на поясах, подсекают противников хитрыми уловками и шлепают с маху наземь, да так важно — аж селезенки екают. Пар над ними стоит, будто в натопленной бане дверь открыли. На подъехавших господ никто даже и не взглянул.

Гарденсен, забыв о своей степенности, вдруг на глазах преобразился: пошел боком-боком, вскидывая голову, как боевой петух, холодные равнодушные глаза жадно заблестели, словно у пьяницы, увидевшего рюмку.

А Дидигуров, след в след, не отставая от него и не давая отставать Рагозину, докладывал:

— Самые наилучшие силачи наши собрались тут, сильнее их никого нет в округе! Как вам, господин Гарденсен, глянется?

Гарденсен мотнул головой и стал разматывать белый шарф, расстегивать пальто — все полетело на снег, рядом с мужичьими шубами и шапками. Под пальто у него оказался свитер, и свитер — тоже долой. Оставшись только в сапогах, в широких брюках и в голубом трико, которое плотно, будто приклеенное, облегало мускулистое тело, Гарденсен повернулся к Рагозину, коротко буркнул что-то.

— Он хочет бороться с самым сильным из них, — перевел Рагозин.

— Эй, ребята! Кто из вас тут самый могучий? — крикнул Дидигуров.

Жаркая схватка замерла, запыхавшиеся мужики подвинулись к гостям, разглядывали, не скрывая любопытства, Гарденсена.

— Вот, ребятки, побороться с вами желает гость наш иностранный.

— А нам чего — потопчемся! Только чтоб без обиды после и без подвохов, — коренастый, кучерявый мужик с русой бородкой выступил чуть вперед.

Рагозин быстро переводил. Гарденсен кивал головой.

— Ну чо, поехали? — мужик поддернул рукава серенькой застиранной рубахи и двинулся на Гарденсена. Сошлись, сцепились. Гарденсен сразу же попытался бросить мужика захватом через бедро, но тот ловко вывернулся и успел перехватить за руку, да так крепко, что Гарденсен только крякнул.

— Эй, эй, — заголосил Дидигуров, — дурак расейский, ты мне его порушить не вздумай! Саша, это не пересказывай!

Мужик после команды Дидигурова напор ослабил, и Гарденсен, воспользовавшись крохотной заминкой, поднырнул под него, заламывая руку, и, выпрямляясь, оторвал от земли, грохнул на спину, на обе лопатки. И сам навалился, не давая подняться.

— Вот как знатно! Вот как знатно! — радовался Дидигуров.

Гарденсен, ошалело блестя глазами, хрипло кричал что-то Рагозину, а тот суетился, расставив треногу фотографического аппарата, напяливал себе на голову кусок черной материи, а она все соскальзывала и соскальзывала. Наконец приладил. Гарденсен поднялся, руку картинно упер в бок, грудь напыжил, а ногу в сапоге поставил на грудь мужику, лежавшему на земле.

— Ну уж нет, господа хорошие! — мужик ладонью похлопал по голенищу сапога Гарденсена, — такого уговору не было. Ножку-то убери, парень, я теперь встану…

И встал.

Раскинул руки и двинулся на Гарденсена. Тот отступил и тоже изготовился. Снова сцепились. Дидигуров и крикнуть не успел, а Гарденсен, распластавшись на спине, соскребал каблуками снег до земли, пытался подмять голову и ронял ее.

— Зашиб! — заголосил Дидигуров, — зашиб, дубина!

— Да не, — протяжно отозвался мужик, — щас оклематся, вон какой кабан здоровый, его так запросто не упестаешь…

Протянул руку, помог Гарденсену подняться. Датчанин всхрапывал, встряхивал головой и никак не мог прочно утвердиться на ногах — его пошатывало.

Дидигуров исподтишка грозил мужику своим кулачком, а тот ухмылялся в бороду и бормотал:

— Такого уговору не было, чтобы меня сапогом топтать. Тоже мне, привезли хрена заморского, да я таких кидал и перекидывал!

— Ни копейки не дам! — визгнул Дидигуров.

— Да сунь ты эту копейку себе в задницу! Я и на свои выпью! Э, мужики, пошли, ну их к лешему!

Мужики разобрали одежду, оделись и, похохатывая, потянулись гуськом друг за дружкой, оставляя после себя притоптанный серый снег. Гарденсен глядел им вслед, сплевывал сукровицу с разбитых губ и все покачивался.

— Клюнул… вот тебе и клюнул, пердун старый, — ругнулся Тихон Трофимович, разгадав весь нехитрый замысел Дидигурова, — теперь он с обиды две цены заломит, не меньше… тьфу ты, зараза!