Ян (не) для Янки

– У меня не получается, Ян! – кончиками пальцев перебинтованной руки едва касаюсь его волос. Тяжёлый выдох. Не знаю, мой или его. Горло дерёт от слёз. А сердце давно заглушает голос разума. – В голове всё уложить не получается! Смотреть на тебя иначе не получается! У меня жить без тебя не выходит!

Мой шёпот такой прерывистый, едва различимый. Но чувствую, что Ян всё понимает!

– Научи меня, как с этим жить, прошу? – по щекам размазываю слёзы. Я задыхаюсь! От невозможности что-то изменить. От своей беспомощности. От своих таких неправильный, недопустимых чувств. – Как ты живёшь с этим, Ян? Почему у меня не получается?

– У меня тоже ни черта не получается, – шероховатые пальцы с силой сжимают моё лицо, вынуждая заглянуть в стальной омут родных глаз. – Я так хотел уберечь тебя, Даянка, от этой безысходности. Бог тому свидетель! Прости, что не смог.

Я слышу каждый его вздох, кожей ощущаю биение сердца. Тепло его рук медленно отогревает мою заледенелую душу. Ещё немного и мы забудем это ненавистное «нельзя». По крайней мере, я точно забуду. Уже забываю! Гори оно всё синим пламенем! Тянусь к Яну, как когда-то давно, когда также смотрели друг другу в глаза, шептали «люблю» и клялись, что мы – навсегда! Наверно, это не изменить! Только он моя жизнь! Только с ним рядом моё сердце способно биться!

Но Шахов оказывается сильнее меня. Он резко встаёт, безжалостно лишая меня своего тепла, и твёрдой походкой направляется к окну, за которым всё так же тарабанит дождь, размывая очертания ночного города.

– Ты не любишь её, – бормочу вслед Яну.

– Не люблю, – признаётся глухо, но боль его сердца оглушает. Я снова смотрю ему в спину. Белоснежная футболка облегает накаченное тело парня, как вторая кожа. Ян облокачивается о стекло, всё сильнее натягивая тонкую ткань на крепких мышцах.

– Тогда зачем этот брак? – поднимаюсь следом с дивана. В тусклом свете гостиной натянутая до предела футболка ничего не скрывает. И чем ближе я подхожу к Шахову, тем отчётливее проявляется рисунок на его спине: две огромные буквы «Я», переплетённые в замысловатом узоре, который мы когда-то давно выдумали сами!

– Это мой выбор, Яна, – сипит Шах, прислонившись лбом к холодной поверхности стекла.

– Неужели с ней твоё счастье? – замираю в шаге от парня и почти невесомо касаюсь его спины. Ян вздрагивает. Всё понимает. Но не останавливает меня.

– Нет, не с ней, – шепчет тихо, – Просто я должен знать, что счастлива ты. И если ради этого мне нужно быть с Бельской, я не против.

– Кому нужно? – совершенно не понимаю Шахова, но продолжаю обводить каждую проявляющуюся чёрточку на его футболке.

– Неважно, – бормочет отрешённо, позволяя мне уткнутся зарёванным носом в его спину.

– Неважно, – повторяю за Яном, понимая, что он прав! В эту секунду всё, абсолютно всё, не имеет никакого значения, кроме одного… – Я люблю тебя, Шахов! Несмотря ни на что, люблю.

Глава 27. Ян

Непрерывный стук дождя заглушает мягкий шёпот Даяны, но я всё слышу. Каждое её слово разрядом электрического тока пробегает по телу. Каждое её прикосновение сродни удару молнии. Её тихое «люблю» ядом растекается по венам, а горячее дыхание лишает рассудка.

Всматриваюсь в очертания ночного города, взглядом цепляюсь за жёлтую ауру фонарей, понуро стоя́щих вдоль тротуара, и заставляю себя дышать.

«Нам нельзя! Мне нельзя!»

Да только какой смысл убеждать себя в этом, если знаю, что можно!

Можно!

Ещё утром я получил результаты анализов, ещё утром мой мир в очередной раз перевернулся с ног на голову! Филатов не обманул! Между мной и Даяной нет никакого родства! Никакого! Ни капли общей крови! Это всё – гнусная ложь моего отца! Многолетняя, тщательно выверенная, сумевшая разрушить наши с Янкой жизни вдребезги.

Впервые так явственно и чётко ощущаю на языке привкус чистой ненависти! Я ненавижу отца! Он знал обо всём с самого начала! Видел, как я мучался, и продолжал добивать! И если сейчас его связывают дела с Бельским, а на носу выборы, и я могу объяснить его рвение породниться с Демидом, то что, что, чёрт возьми, его заставило выдумать этот бред тогда, когда я рвался к Даянке в больницу после аварии и не хотел уезжать из города, когда сходил с ума от переживаний за неё и сбегал из дома? За что он со мной так? С Янкой за что? Разве мы с ней хоть в чём-то виноваты? Разве за те семнадцать лет, пока мать была жива, а её связь с отцом Янки тщательно скрывалась, в сердце Шахова не было ни грамма любви? Неужели, узнав, что я ему неродной, он вмиг перестал считать меня сыном?

Горячим лбом бьюсь в холодное окно, пока израненное сердце умывается кровавыми слезами. Долбанная безысходность! Долгие годы я верил в ложь и оберегал Даяну от страданий, а теперь своими руками вынужден смотреть, как умирает наша любовь! Да только выбора у меня нет!