Янка Купала

Купала, однако, январский номер «Маладняка» за 1930 год до конца еще не дочитал. Купала читает в нем еще и статью Бэнде — теоретическую, об отношении к буржуазным спецам. «Что за проблему спецов вздумал ставить этрт человек в 1930 году? — удивляется Купала. — Сейчас же не 1917-й и не восемнадцатый год?!» Бэнде же представляет ситуацию в белорусской советской литературе так, будто в ней все эти дореволюционные старые писатели, разные попутчики (крестьянские и некрестьянские) и не думали принимать социалистической революции, все ждут, кто кого, и все игнорируют пролетарскую литературу так же, как буржуазные спецы игнорировали молодой советский строй, рождавшийся в Октябре. Сидят молчат. Чего молчат? Почему молчат? И почему это им так долго верят? Вывод Бэнде грозен: «Отсекать!..»

О, здесь Купала уже почувствовал: Бэнде не шуточки. Это не выпад какого-то там доморощенного вульгаризатора наподобие Городни, который не так давно поддел Купалу вместе с Владимиром Жилкой очень прозрачным намеком, что Жилка, как «необуржуазный» поэт, находящий для себя возможность выполнять социальный заказ нэпманов, попов, кулаков, корчмарей», при этом отталкивается от Купалы, берет эпиграфом строки из купаловских «Поезжан». У Городни была инсинуация, и только здесь, у главного: критика БелАППА, теория: Купала — «спец», который умолк; в 1927 году ни одного стихотворения; 1928 год — до декабря опять ни одного. В декабре написал два и два в конце двадцать девятого. Неохотно приглашает Купала муз в дом под тополем!

Он, Бэнде, разберется, какие классовые корни молчания у этого тополя над домом молчуна?! Не разобрались другие, он разберется!..

Революция, происшедшая в стране, была великой пролетарской. Отсюда зачастую — прямолинейные выводы: только пролетарское есть великое, только пролетарское — революционно, а новая литература, которую рождает новое время, должна быть только пролетарской — литературой передового класса пролетариата, о пролетариате, для пролетариата. Кто первый пролетарский писатель? Алексей Максимович Горький. А в Белоруссии? Тот, кто пишет о пролетариате, кто сам вышел из пролетариата. И первым пролетарским белорусским писателем объявляется Тишка Гартный, ведь он и кожевником был, и землекопом в своем родном местечке Копыле, опять кожевником в Сморгони, рабочим в Риге и на петербургском заводе «Вулкан». Тишка Гартный — белорусский Горький! А первый белорусский пролетарский поэт, конечно же, автор поэмы «Босые на пепелище» — Михась Чарот, и о Чароте крупным шрифтом пишут в двадцатые, как о Шекспире, десятки статей, а о Купале до 1928 года появилась в «Маладняке» № 9 за 1925 год только одна рецензушка в 23 строки петитом. Так же первым пролетарским поэтом провозглашался и Андрей Александрович, так как был сыном минского сапожника, да и потому, что свой первый сборник назвал «На белорусской мостовой». Если Гартный, Чарот, Александрович были первыми, то кто же вторыми? Купала, Колас?..

Ты — пролетарский, ты безоговорочно верен революции, ты — ее, она — твоя — вот что означало тогда для многих писателей слово «пролетарский»; и если бы не началась спекуляция им РАППа, ВАППа, не было бы и этой переоценки ценностей, которая отодвинула на задний план Купалу и Коласа как певцов крестьянства и выдвинула Александровича как певца белорусской мостовой — на первый. «Пролетаризм» в прямолинейном понимании стал как бы привилегией на лидерство, на первородство — козырной картой в руках ВАППа, а со дня основания БелАППа и в руках БелАППа. Возвышение иллюзорное, но если ты посчитал свой авторитет более высоким, как не впасть в искушение, что только ты выше, только ты «пролетарский».

Великий Ленин неоднократно указывал на угрозу психологического перерождения не проверенных жизненным опытом победителей и в полный голос говорил о ком-чванстве. Партия заметила проявление его и в литературной жизни, и уже в 1925 году ЦК ВКП(б) принял постановление о литературе. Этим постановлением партия не давала никаких исключительных полномочий ни тем писателям, которые стали квалифицироваться по разряду пролетарских, ни тем, которые считались крестьянскими или интеллигентами-попутчпками. Это было очень мудрое решение партии, особенно в том, что оно лишало права писателей того или иного социального происхождения говорить от имени партии. Главным объявлялось принятие платформы Советской власти и давался полный простор развитию всех творческих стилей и индивидуальностей, объявлялась полная поддержка со стороны партии и крестьянским писателям, и попутчикам, если они стали уже на путь создания новой литературы нового общества. Если ж они еще не стали на новый путь, говорилось об их переустройстве, о необходимости помочь им перестроиться.

И глубоко закономерно, что именно в это время, в 1925 году, Купале, а в 1926 году Коласу присвоили почетные звания народных поэтов Белоруссии.