Янка Купала

Возвращался Купала из Москвы в Минск членом Правления СП СССР, вспоминая и встречу белорусской делегации с Горьким на даче у великого, любимого им Алексея Максимовича, и людную встречу под переплетением балок огромного цеха с рабочими Москвы, в которой он участвовал, и более тихую, в «Правде» с ее сотрудниками. Он не только сидел в президиуме съезда рядом с М. Горьким, А. Фадеевым, А. Толстым, С. Стальским, но даже председательствовал на одном из утренних заседаний съезда, и это у него, как ему казалось, с его хрипловатым низким баритоном не очень хорошо получалось.

Как всегда, он промолчал, проулыбался и на даче у Алексея Максимовича, хотя и волновался необыкновенно. Да и весь съезд был для него сплошным волнением, но приятным, окрыляющим.

Было от чего и волноваться, и крепнуть духом Купале. Перспективы съезд открывал самые широкие. А. М. Горький и на съезде и на даче повторял: мы должны всячески укреплять и расширять образовавшуюся на съезде связь с литературами братских республик. Раскатисто окая, звучал его голос на даче:

— Если мы не хотим, чтобы погас огонь, вспыхнувший на съезде, мы должны принять все меры к тому, чтобы он разгорелся еще ярче. Необходимо начать взаимное и широкое ознакомление с культурами братских республик...

Горький мечтал о новом театре, о ежегодных сборниках многонациональной поэзии, о мастерских переводах стихотворений для детей, написанных в белорусских хатах, кавказских саклях, казахских юртах.

«Огонь не погаснет, если он в таких руках, — думал Купала, — лишь бы этот огонь был настоящий... Но ведь в ответе здесь и ты, поэт. Народ дал тебе талант. Как это говорил Алексей Максимович: «Количество народа не влияет на качество талантов... Нет такой маленькой страны, которая не давала бы великих художников слова». Пусть и не маленькая твоя, Купала, страна, пусть не тебе судить о силе твоего таланта, но теперь ты еще больше должен сделать, обязан!..»

И Купала заулыбался. Он вдруг вспомнил, как в школе Старовойтова над Орессой дети допытывались у него, как стать писателем.

— Пишите и пишите, — говорил он детворе.

Ребятня отвечала;

— Мы же пишем и диктанты и упражнения...

— А вы в стенгазету пишите, в районную газету...

Детвора, чувствовал он тогда, осталась недовольной ответом. Поэтому старшеклассникам, сказав вначале то же, что и младшим школьникам, порекомендовал в заключение и другое:

— Вы девочкам пишите — записки — стихами. Когда влюбишься, вот тогда и пишется!..

Сам того не зная, вспоминая этот шуточный разговор со школьниками по-над Орессой, Купала был уже на пути к тому, что станет дальнейшим обновлением его поэзии, его, купаловским, открытием времени не поверхностно, а самой живой духовной сущности времени, открытием, как говорил Колас, поэзии духа живого. «Сам влюблюсь вряд ли, — думал Купала, — а вот стихотворение «Тем, кого люблю» напишу непременно. Тех же, любовь к которым вскоре станет проявлять поэт, будет в 1935 году много. Полный обычного человеческого внимания и уважения к простым строителям колхозного села, поэт напишет многие свои незаурядные стихи. Так он осуществит социальный заказ социалистического строительства — быть инженером человеческих душ при счастливейшем творческом самоощущении, когда зовет «поэта к священной жертве Аполлон»...»

Глава одиннадцатая. НАД КРУЧАМИ

1.ЛЕВКИ

В 1935 году правительство Советской Белоруссии подарило Купале дачу. Купалу попросили самому найти себе место по душе для ее строительства, и этим местом он выбрал Левки́ — высокую кручу над Днепром-Славутичем, который испокон веков брал разгон отсюда — из-под Орши, Рогачева, Лоева через Украину, Запорожскую Сечь — к Черному морю. Левки́ — недалеко от Орши. Левки стали новым прибежищем пенатов купаловской музы, все больше и больше отвоевывая его у дома под тополем.

От витка — до витка, от колеса — до колеса — история как бы повторялась: от скрипучего в черном дегте колеса телеги арендатора Доминика до — на новом витке истории — колеса автомобиля. Вновь вернуло оно Купалу к соснам, вековым, задумчивым, которые покачивали своими разлапистыми ветвями в высоком синем небе за его дачей на круче, так же как и к тем, которые были за Веселовкой и Казимировкой под Минском, и возле Беларуч и Колодищ, и возле Борисова и Марьиной Горки. А сосны дарили Купале грибы, ягоды и зубровку — шелковистую, душистую траву зубров, которая растет только в Белоруссии. И грибники-зубры Купала и Колас, поэты-зубры — народные поэты Белоруссии, возили в багажнике не только боровики с коричнево-черными покоробленными шляпками, не только огненно-рыжие рыжики, маслянистые маслята, красноголовые подосиновики, но и ее, душистую королеву трав, лакомство беловежских и налибокских набычившихся гигантов, а для поэтов — первейшую травку для гостеприимной настойки.