Если бы Джо решил ударом кулака сломать носик Северной Принцессы, он в тот же миг умер бы от меча кайра Сеймура и не успел насладиться эффектом. Но сказанные только что слова дали желанную возможность. Леди Иона отшатнулась, затрясла головой, сжав пальцами виски, застонала:
— Вы лжете! Ради мести пытаете меня!..
— Вы же внучка Агаты — вот и посмотрите: лгу или нет.
— Мой муж продал святыню?!
— Да, миледи.
— Отдал в руки мелкого купчишки?!
— Да, миледи.
— Не верю, нет!
Он махнул рукой в сторону Уэймара:
— К вечеру будете в замке — проверьте. Попросите мужа показать Светлую Сферу!
— Злая холодная тьма!.. Почему, почему?..
— Я уже дал ответ.
Иона дрожала, струйки влаги текли по лицу.
— А это проклятое письмо… Вы доставили из столицы Эрроубэку?
— Да, миледи.
— От Аланис Альмера?
— Да, миледи.
— В нем был приказ разрушить мост?
— Я не знаю содержания письма.
— Но Адриан погиб после того, как вы его доставили?
— Да, миледи.
Сеймур попытался накинуть плащ на плечи хозяйки, но она оттолкнула его. Еле слышно прошептала:
— А Эрвин… он знал о письме?
— Да, миледи.
Иона больше не могла говорить. Самообладание сжирало все ее силы.
С высоты победителя Джоакин милостиво обронил:
— Герцог знал, но был против. Аланис послала письмо вопреки его воле.
— Благодарю… — шепнула Иона и позволила кайру увести себя в каюту.
Стрела — 1
Прибытие Алериданского экспресса всегда вызывало оживление и на столичном вокзале, и на привокзальной площади. Первыми приходили в движение извозчики — самые прыткие изо всех дельцов и трудяг, кто кормится от рельсовой дороги. Еще за двадцать минут до поезда (в 11—30 по гигантским латунным станционным часам) извозчики устремлялись к выходу вокзала и выстраивались в очередь. Двуколки, брички, кареты, тарантасы — здесь были экипажи на любой вкус, сходные лишь одним: пустыми сиденьями. Кто-нибудь, особо молодой либо наглый, пытался впихнуться вне очереди — и неизменно бывал изгнан в самый хвост, под ругань и насмешливый свист. В 11—40 вокзальный констебль проходил вдоль вереницы экипажей, проверяя, чиста ли одежда на извозчиках, расчесаны ли гривы лошадей, имеются ли под конскими хвостами мешки для экскрементов. В то же время торговцы без места допускались на станцию и разбредались вдоль перрона с тележками и лотками, а торговцы с местом гнали их подальше от своих законных основательных прилавков. В 11—45 на площадь влетали разом несколько фургонов и, подкатив к булочным лоткам, разгружали горячие пирожки — над площадью душистой волной разливался аромат сдобы. Торговцы чаем и горячим вином подсыпали угля в топки телег-самоваров. Зазывалы выкрикивали названия гостиниц — пока умеренно, без надрыва, затем лишь, чтобы размять голос.
В 11—50, предваряемый долгим гудком, на станцию въезжал экспресс.
Тут же перрон вскипал движением. Друзья и родичи прибывающих, лакеи и секретари, охранники и носильщики стремились к нужным вагонам — кто по пути поезда, кто навстречу. Людские потоки смешивались, закручивались, оглашались суетливыми покриками. Величавый и равнодушный к суете, экспресс степенно докатывал последние ярды, с гулким лязгом замирал, распахивал двери, сбрасывал лесенки. Пассажиры выбирались из вагонов и застывали, оторопев от многолюдия. Те из них, кому посчастливилось быть встреченным, оказывались в объятиях родных и друзей; прочие становились добычей торгашей и носильщиков.