Янтарь на снегу

Надо найти Легарта, поговорить с ним, попросить запереть меня в тихой обители на краю королевства и навсегда вычеркнуть мое имя из истории славной и благородной семьи Браггитас. Хватит с меня этого балагана с танцами и прическами, в котором я чувствую себя обезьянкой, на которую нацепили платье и отправили бегать меж довольных зрителей за горстку монет. Смешно, забавно и болезненно, потому что даже обезьяна не в восторге от того, что над нею все смеются и тыкают пальцем.

С такими грустными мыслями я очутилась в совершенно незнакомом месте. По приезде никто мне, разумеется, замок не показывал, наверное, решили — раз я здесь росла, все помню. Ну да, конечно. Мне свою жизнь в этом месте вспоминать не хотелось, не то что само жилище. А в этих покоях я никогда и не бывала. Или бывала? Комната за массивными дубовыми дверями оказалась не заперта, поэтому я вошла.

Странная штука — память. Она способна хранить прошлое где-то очень глубоко, под пластом новых событий и впечатлений. И только тоненькая ниточка — что-то очень важное, что осталось в голове, но еще не подвластно сознанию, — способна вытянуть воспоминание наружу.

Не окажись я в этом месте, никогда ничего и не вспомнила бы. Только тогда, когда увидела огромные пыльные стеллажи со старинными фолиантами, поняла, что была здесь, и не один раз.

Воспоминания, вырванные из забытья, стали возвращаться ко мне, будто исчез слой нанесенной временем пыли. Вот он — этот огромный резной стол с головами львов на боковых тумбах, не изменился с тех самых пор. Я не знала, как находила сюда дорогу, но почему-то прекрасно запомнила это место. Под этим самым столом я сидела, пока мама рылась в бумагах или книгах. Точно помню, что это было. А еще под столом я испуганно пряталась от разъяренной тетки, но это уже потом, после маминой смерти. Если старое дерево не трогали, то анаграмма все еще должна быть там. В попытке ли обрести утраченное или просто из-за разгоревшегося любопытства, я полезла под столешницу. Времена не те, да и я не та, поэтому там оказалось не так просторно, но тело мое протолкнулось в проем между тумбами, и под пальцами проступили знакомые глубокие царапины. Анаграмма имени, что попадалась на всех письмах и даже на ее платке, украдкой была выцарапана гвоздем, зажатым в слабой детской ручке, целую жизнь тому назад. «Ну, здравствуй, мама! Круг замкнулся, и я вернулась туда, откуда начался мой путь. Но уже не как позор рода, а как его надежда на возвышение. Звучит, да? Если бы ты была жива, ты бы оценила шутку судьбы!»

Тут как будто еще сохранился ее цветочный запах. Непрошеные слезы покатились по щекам. Как бы мне хотелось, чтобы мамина рука нырнула вниз и погладила меня по пышным детским кудряшкам.

И я вспомнила, вспомнила…

Из-под стола можно рассмотреть всю библиотеку в щель между панелями, я всегда смотрела.

Вот мама что-то долго и усердно ищет, а я терпеливо сижу и наблюдаю за ней. Удивительно, а мне казалось, что я ее почти забыла — это сосредоточенное лицо и внимательный взгляд. А она стоит передо мной, как и раньше, — худенькая, с аккуратно причесанными волосами, не то что у меня.

«Теперь оно будет лежать здесь… — говорила мама больше сама с собой, нежели со мной, но мне нравилось сознавать свою важность, будто настоящая взрослая. — Мы ведь найдем, не так ли? Это наш с тобою секрет».

Она повернулась и улыбнулась мне, потому что знала — я подглядываю за ней в щелку.

А вот уже другое время, Инге уже другая — похудевшая и осунувшаяся, что-то очень быстро пишет, сворачивает вместе с кулоном, который всегда висел на ее шее — цепляет все это к птице, терпеливо ждущей на подоконнике, и выпускает голубя на свободу.

«Я все сделала правильно, малышка. — Она сжала меня в объятиях, больше для собственного успокоения. — Так будет лучше…»

О чем она сожалела? Почему плакала?

В моем прошлом больше тайн, чем казалось. И моя мама — самая большая загадка, не разгаданная до сих пор. Выходит, чтобы на все найти ответы, необходимо разобраться в жизни моей матери.

Я вытерла щеки и погрузилась в раздумья, силясь вспомнить еще хоть что-нибудь, и вдруг дверь библиотеки открылась. От неожиданности я чуть не ударилась головой о столешницу. Внутри похолодело. Вот будет смеху-то, когда меня здесь обнаружат — великовозрастная девица с коленями, прижатыми к подбородку, и растрепанными патлами сидит под столом. А еще леди, названная одной из невест короля! Занятия по сокрытию под столом в случае дворцового переворота. Обхохочешься!

— Я понимаю ваше нетерпение, матушка, — это, понятное дело, говорил Легарт. — Но постоянно жаловаться мне на девушку — это уже слишком!

— Но она ведет себя совершенно неподобающим образом!

Леди Катрисс! А как же иначе? Нет ничего лучше, чем жаловаться сыну на бездарную родственницу. Но, может, оно и к лучшему — я ведь сама хотела уговорить Легарта отказаться от затеи со сватовством.

— Вспомните себя в семнадцать лет, мама! — А у родственника терпение на пределе — видимо, жалобы ему поднадоели порядком.