Янтарная комната

— Он хотел уволиться и обещал сразу же сообщить об этом.

— Куда? — спросил Николай.

— Я дал ему адрес в Пушкине. Екатерининский дворец.

— И ты действительно веришь, что его письмо дойдёт?

— Почему бы нет? Когда-нибудь… рано или поздно. Сейчас же мир.

— Нет, папа, ты ошибаешься. — Николай поскрёб носком ботинка по мостовой. — В немцев больше стрелять не будут, вот и всё. Теперь будут хитростью, ложью, политическим ядом раскалывать мир на две части. Пока ещё будут улыбаться с кислой миной, изображать стройный хор победителей, чтобы не сразу всё изменилось. Но если подождать, то через два, три или десять лет всё изменится. И хуже всего будет для нас: мы немцы в России. Мы живём здесь, как русские, говорим по-русски, думаем по-русски, наши имена звучат по-русски, но мы остаёмся немцами.

— Наш предок Фридрих Теодор поклялся прусскому королю…

— Американцы проверят письмо Сильвермана, которое он напишет нам, это письмо подвергнут цензуре советские учреждения, прежде чем оно дойдёт до нас… если вообще дойдёт.

— Нет, ни одно письмо, адресованное мне, не проверялось, — попробовал возразить Вахтер. — Каждое письмо доходило.

— Это было до войны, отец. — Николай встал и помог подняться Яне. — А сейчас? Война изменила мир и людей… основательно изменила. От прежнего мира не осталось ничего. Всё выглядит по-другому.

Оказалось, что так оно и есть. Год заканчивался, а товарищ Агаев и его спецкомиссия молчали. Пару раз Вахтер писал туда письма, но ответа не получил. Когда установили телефонную связь, он три раза звонил туда. В трубке он всегда слышал низкий, ворчливый женский голос, который говорил: «Он в Москве!», или «Он в Киеве!», или «Его сейчас нет! Где он? А почему вы спрашиваете, товарищ?»

После этого дерзкого и грубого вопроса Вахтер не стал больше звонить. В Москву, в Центральную комиссию, он написал длинное письмо, но в ответ получил лишь молчание. Только из Управления музеями ему стало кое-что известно. За его службу в Екатерининском дворце и многолетнюю хорошую работу было решено назначить ему почётную пенсию в размере ста рублей ежемесячно, выделить свободную квартиру в Екатерининском дворце и наградить орденом «Заслуженный деятель искусств». Городской совет Пушкина передал ему награду. Смотрителем оставался Николай Михайлович Вахтеровский.

— Сто рублей — это же богатство! — сказал Вахтер, прочитав письмо. — Да еще квартира! Жить можно. Но этого мало, чтобы на свои деньги искать Янтарную комнату.

В 1946 году, в пасхальный четверг, Николай и Яна сочетались браком в капелле Екатерининского дворца по православному ритуалу. Совершенно старомодно, хотя Яна была молодой коммунисткой, но любовь к Николаю перевешивала идеологию. Она стояла перед иконостасом и перед священником в праздничном платье, пел хор из шести мужских голосов, а Вахтер держал над головой Яны маленькую корону, как полагается, и пока священник произносил свадебное благословение, он подумал: «Как бы я хотел пережить этот день в Янтарной комнате. Как Иоганн Фридрих Вахтер, смотритель комнаты при царе Александре II, который женился там на своей Софии. Мои дедушка и бабушка. Благослови вас Бог, дети… Это прекрасный и одновременно печальный день. Нам остались четыре пустых стены, и никто не слышит наши призывы». Он упустил голову, пока священник произносил благословение.

Рапорт, который капитан Сильверман направил в штаб-квартиру Дипломатической секретной службы вместе с просьбой об увольнении, был внимательно прочитан. Заявление об отставке отложили и подшили в папку с личным делом. Через полтора месяца ожидания генерал Аллан Уолкер позвал его в своё бюро, пожал руку, предложил сесть в кожаное кресло, сам сел напротив и положил ногу на ногу.

— Вы хотите сбежать, Фред? — прямо спросил он.

— Это не совсем верное выражение, сэр, — Сильверман выпрямился в кресле. — Я думаю, что выполнил своё задание и хотел бы вернуться к гражданской жизни.

— Вы могли бы это сделать и в рамках нашей служебной деятельности, например, в качестве советника одного из наших посольств. На востоке будут создаваться новые. Мы ещё участвуем в этом хороводе и делаем вид, будто ялтинские решения обязательны, но каждый знает, что скоро всё пойдёт по-другому. Фред, я мог бы вам предложить посольство Венгрии. А попозже на остриё копья — в посольство США в Москве. Вас это не прельщает?

— Нет, сэр.

— В Будапеште такие девочки… другой бы уже утром улетел.

— Я не другой, сэр. Я — это я. Я прошу не о чём-то невыполнимом. Речь идёт об увольнении.

— Вы офицер, Фред. Капитан… Ваше производство в майоры лежит у меня на столе.

— Спасибо, сэр.