Янтарная комната

Доктор Финдлинг был честен. Когда речь заходила о янтаре, он больше ни на что не обращал внимания, даже собственные политические взгляды не имели значения. Он не был ни членом партии, ни какой-либо другой организации, за исключением национал-социалистического союза служащих, и то лишь для того, чтобы сохранить за собой место директора музея и не допустить, чтобы фанатичные гитлеровцы растащили ценности. У него не было звания, он никогда не носил форму, не считая формы унтер-офицера Первой мировой войны, хотя все твердили ему, что он делает глупость, отказываясь стать офицером. Он охотнее смотрел на Ван Гога, чем на автомат, а с такими взглядами никогда не станешь солдатом. Даже в кайзеровской армии. С Кохом его связывало только то, что гауляйтер устроил в замке свою резиденцию и так же очень любил янтарь. Финдлинг старался держаться подальше от этой пьяной компании, но понимал, что частые отговорки могут вызвать у Коха подозрения.

Услышав громкий голос Коха, доктор Финдлинг вздрогнул.

— Поезжайте в Пушкин и проследите, чтобы никто не прибрал нашу Янтарную комнату к рукам.

Он произнёс «нашу Янтарную комнату» так обыденно, как будто она уже была его собственностью.

— Но меня не пропустят в Пушкин. — Доктор Финдлинг опять глотнул коньяка. — Это прифронтовой район. Туда никого не пропускают, тем более штатских. Меня арестуют при первой же проверке.

— Я позабочусь о том, чтобы вы попали в Пушкин. — Эрих Кох поднялся, взял с другого стола ведёрко со льдом и бутылками и покачал головой, когда Бруно Велленшлаг вскочил, чтобы ему помочь. Во время подобных встреч Кох отказывался от услуг ординарца. Он предпочитал проводить без лишних глаз и ушей эти встречи, так же как и любовные утехи, когда он пыхтел, посматривая в зеркала. — Я позвоню Борману, или еще лучше — поеду прямо в ставку фюрера. В «Волчьем логове» для меня всегда открыты двери. А насчёт музея фюрера, доктор Финдлинг? Конечно же, фюрер получит от нас Янтарную комнату для своего гигантского музея в Линце. Я смогу убедить его, что величайшее произведение искусства из янтаря принадлежит тому месту, где добывают янтарь, то есть Восточной Пруссии, Кёнигсбергу!

— Вы знаете, что понадобится для перевозки, герр гауляйтер?

— Говорите, доктор Финдлинг.

— По меньшей мере двадцать грузовиков.

— Они у нас есть! — Кох рассмеялся и откинулся в кресле. — Может у кого-то их нет, а у меня есть! Соберу «колонну машин Коха», и вперёд! — Он откупорил первую бутылку «Рюдесхаймера» из коллекции 1931 года, понюхал горлышко, плеснул на донышко бокала, потом понюхал пробку и вино в бокале, отхлебнул маленький глоток и подержал во рту. — Божественный вкус, — сказал он с восторгом. — Что самое чудесное в жизни? Сладострастные женщины, хорошее вино и...

— И достаточная потенция! — вставил Велленшлаг.

— Бруно, у меня когда-нибудь её не было?! — Кох наполнил бокалы и пнул Велленшлага кулаком в бок. — Ты просто завидуешь. После первой ты уже храпишь. А я только после четвёртой прихожу в норму! За потенцию! За нашу Янтарную комнату!

Они подняли бокалы и чокнулись. Доктор Финдлинг незаметно вздохнул. Он не переносил подобные разговоры и считал их вульгарными и непристойными, но приходилось терпеть, если хотел ладить с Кохом. Даже племяннице гауляйтера не удавалось избежать двусмысленных намёков и вульгарных выражений, которыми Кох унижал всех женщин за способность рожать. Он считал это замечательным.

Попойка длилась до трёх часов утра.

Доктор Финдлинг на ощупь, по стеночке, добрался по коридорам до своей квартиры. Ему с трудом удавалось держаться в вертикальном положении, страшно хотелось упасть и ползти дальше на четвереньках. Однако он благополучно, без царапин и шишек добрался до своего жилья, упал на кровать рядом с женой, и, не имея сил даже на то, чтобы раздеться, пробормотал:

— Если все удастся… если всё получится... — и мгновенно уснул. Лишь счастливая детская улыбка застыла на его лице.

Бруно Велленшлаг проводил гауляйтера до комнаты, где его уже несколько часов ждала женщина. Полуголая красотка с рыжеватыми волосами уже заснула.

— Ты настоящий специалист, Бруно, — сказал Кох. Он снял китель, спустил подтяжки и начал расстёгивать штаны. — Замечательный десерт. А теперь скройся, сутенёр!

Велленшлаг быстро удалился. Он не обиделся. Кто постоянно работал у Коха, тот разучился обижаться. Так было спокойнее, ведь того, кто много знает, не увольняют. Только смерть могла прервать эти отношения, а это для гауляйтера было раз плюнуть.

Голый Кох стоял перед спящей женщиной и раскачивался на цыпочках. Он чувствовал себя чертовски хорошо, а изрядное количество алкоголя превратило его в неутомимого любовника.

Но даже гауляйтер Кох не достиг особых успехов со «своей» Янтарной комнатой. Мартина Бормана он не застал ни в Растенбурге, ни в партийной канцелярии. Позвонить ему на виллу в Оберзальцберге, где Борман жил на горе с великолепным видом, рядом с Герингом и Гиммлером, Кох не осмелился.