Янтарная комната

Судя по обстоятельствам дела, враг проник туда не вчера, он далеко не новичок на станции, хорошо разбирается в технике и ход измыслил на редкость ловкий. Второй раз сгорел мотор, подающий воду для охлаждения турбины. Злой умысел? Но можно объяснить и неопытностью молодых монтеров, износом оборудования. Эксперты обсуждали и спорили долго, но так и не могли решить, аварийный случай или диверсия.

— Ты возьми себе молодежь, — сказал Чаушеву полковник. — Есть тут машинист Саблин…

Нет, ни в чем дурном он не замечен. Просто в день аварии он находился недалеко от мотора, который сгорел. Пусть расскажет подробно, как шла работа, не появлялись ли посторонние. Нужна точная хроника, час за часом.

Принимал Чаушев в небольшой комнатушке, отведенной ему под самой крышей, высоко над пестрым шахматным полом турбинного зала. Лазил он туда по избитой гулкой железной лестнице, и перила под рукой мелко дрожали, щекоча ладонь. И вся комната дрожала от дыхания турбин, и черные трубы по стенам, непонятного назначения, словно двигались, вбирали в себя частицу энергии, рождавшейся внизу.

Саблин пришел с книгой, обернутой в газету, и от этого еще больше был похож на студента, передовика учебы. Курносый, тщедушный, в очках, скромно оправленных в металл, он действительно прибыл на

ГЭС с третьего курса института. «Картина рабочего дня будет точная», — подумал Чаушев.

Рассказывал Саблин неторопливо, иногда задумывался и хрустел пальцами. Обилие технических терминов угнетало Чаушева, но машинист произносил их без всякой рисовки, а ради достоверности. Однако в его обстоятельном отчете Чаушев не увидел ничего существенного для поиска. Он коротко поблагодарил и протянул Саблину листки для прочтения и подписи.

Машинист порылся в кармане ватника и извлек «вечную» ручку. Чаушев уставился на нее. Курьезная сама по себе — розовая, с прожилками, усыпанная иероглифами, — ручка решительно не вязалась с ватником, с замусоленной оберткой книги, со всем обликом парня.

— Японская, — сказал Саблин. — Мне приятель подарил на день рождения, Димка Дорш.

— Как вы сказали?

— Дорш Дмитрий. Он на торговых судах плавал. Не будь у Саблина привычки все уточнять, все называть, Чаушев, вероятно, не натолкнулся бы здесь на Дорша.

Почуял машинист интерес Чаушева или нет, он и тут, не дожидаясь вопросов, выдал исчерпывающую справку. Бывший матрос живет в том же доме, что и Саблин, в соседнем общежитии, вход со двора. И заведует складом на Охтинском химкомбинате.

Михаил помчался к Аверьянову.

Полковник сидел в отделе кадров, где уже закрепил за собой стол и старинное кресло с высоченной спинкой.

— Контингент сжимается, — сообщил Аверьянов, отрываясь от анкеты.

Изучение «почерков» близится к концу. Все увереннее можно указать людей, имевших доступ к моторам. Аверьянов в последние дни приосанился, он чувствовал себя полководцем, который готовит решающий натиск.

— Дорш? — отозвался Аверьянов так, словно этого именно и ждал.

Михаил прервал свой доклад, застыл. Похоже, Аверьянов тоже обнаружил Дорша.

— Где он, в каком отделе? Позволь, Чаушев, тут он в штатах не числится.

— Нет, — сказал лейтенант.

— Так где же, где? — Аверьянов не дал ответить, сыпал вопросами.

Чаушев объяснил.

— Ладно, не суть важно, у кого в штате. Мне будто кто подсказывал: вынырнет, должна где-то вынырнуть эта фрицевская фамилия!

Слышать это было непривычно, полковник никогда не делился своими предчувствиями.

— Как по-твоему, Чаушев, можем мы утверждать, что диверсант портит моторы один? Без всяких связей, один, как перст, против нас? Вариант нереальный. Больше чем уверен: у него и здесь, в городе, есть опора, и на той стороне кто-то дергает за нитку.

Теперь понятно. Дорш объявился кстати, попал в клеточку, намеченную Аверьяновым. Что ж, полковник, по всей вероятности, прав.

— Только гипотеза, — заметил Чаушев.

— А я не даю тебе ордер на арест. Ты поговори с Доршем. Сюда не вызывай ни в коем случае. Ступай на комбинат. И предлог нужен… Беги сейчас же, пока он на работе. Насчет аварии — ни звука!

Чаушев уже обдумал предлог. Полковник выслушал! одобрил, кинул вдогонку:

— Жду тебя.

Михаил направился сперва в контору комбината, полистал «личное дело» Дорша. Национальность — русский. Отец жил в Каховке, железнодорожник, из мещан, умер в восемнадцатом году. Опять Каховка! Значит, из тех же Доршей, что и Марта Ивановна.

Чаушев задохнулся от волнения. Он не сомневался, что предстоит открытие. Возник в памяти третий. Михаил не зачеркнул его, не смог зачеркнуть.

Эх, лучше бы он потом, после беседы с Доршем, читал его анкету! Чтобы успокоиться, Чаушев прошелся по комнате, опустевшей в обеденный перерыв, поглядел на улицу, на двух девушек, сгружавших бревна с трехтонки, даже сосчитал бревна, лежащие на снегу. Позвонил на склад.

— Ой, вы бы сами к нам! — раздался в трубке остренький голосок, почти девчоночий. — Инструменты выдавать надо, а без Дмитрия Петровича я как же? Я новенькая, я тут как в лесу дремучем.

Откровенность тронула Чаушева. Он рассмеялся.

— Нельзя ему, — настаивал голосок. — Он и проходит долго, а тут народ…