Янтарная сакма

Англы да шведы приплывают туда на тихих толстых кораблях. Покупают потихоньку, как доносят тиуны, русский лён, пеньку, моржовое сало и клыки, рыбий клей, конопляные канаты и пеньковые верёвки для своих кораблей. Мачтовый лес берут. Сыплется потихоньку серебро в русские карманы... Серебро? В чьи карманы?

Иван Третий сел на кровати прямо в сапогах, поджав ноги, как татарин. Вот! Вот где, видать, образовалась прореха на княжьем кармане! Вот пошто Патрикеев, лис старый, вдруг выпросил, да не у великого князя, а у Софьи, удел Вагу для Юрия Васильевича! Жаден на деньги боярин Патрикеев, вот что. Сам встал во главе злобного переворота в русских землях, но денег своих на то дело пожалел! На ворованные у великого князя деньги ставит супротив него же ворогов.

Иван Васильевич схватил колоколец, затрепал в кулаке. В дверь просунулась голова постельного Савки, сына боярина Стёпки Шереметева, жаль, рано умершего.

— Оповести, что тронемся на Вагу через недельку, с утречка. А сегодня вечером скажи архимандриту соборному, пусть ждёт меня ночью в храме. Скажи три слова: «В дверь пойдём». Он поймёт... Ну, ступай теперь, да никого не пускай, полежу пока...

Полежишь тут... Татары, ногайцы, арабы, литвины, поляки, Индия... да полное одиночество в таком окружении. От раздачи боярам земель истинных друзей не поимеешь. Друзья ныне, в его-то возрасте, либо уже в земле, либо ожидают убытия в землю ...

И Вагу, единственный выход к морю, хоть и студёному, отдать пришлось Юрию! Хоть и родному брату, а бестолочи. Или предателю?.. А как же Архангельск? Там же море! Наше море! Вот поедем — и с Архангельском на месте разберёмся. А про бывшие свои южные моря пока помолчим. Чего про них говорить, когда арабский халифат крепко вцепился в Чёрное море, залил магометанством Хвалынское — ныне «Каспий»...

А тверской купец Афанасий Никитин, истинно — совершил большое дело. Во-первых, смертью своей показал, какой дорогой ходить не надо. Это уже оправдало все его расходы и тверскому князю надо бы помалкивать насчёт десяти гривен.

Заставим замолчать. Поедем в Холмогоры, заедем и в Тверь... Да. А вот что же «во-вторых» свершил Афанасий?

Великий князь сунул руку под подушный валик, вытащил на свет монашеский список с тетради тверского купца. Там торчала кожаная закладочка. Иван Третий с удовольствием перечитал: «А раджа мне твердит: “Скажи, что веришь в Магомедову веру, миллион золотом дам!” А я говорю, что я, мол, православный и другой веры мне не надо!»

— Главное — вот оно! Золото в Индиях есть. И множество! А в наших краях, золото — что есть? Это есть падение Казани и возрастание православной Москвы до уровня столичного града, имеющего право на сбор дани со всего бывшего улуса Джучи! А там, глядишь, потечёт серебро и с самого Крыма! И меня, великого князя, наконец повенчают на царство! Только бы золото... Металл богов — золото! Серебро — условный расчётный металл. Власть над людьми и государствами серебро не имеет. Так, видимость одну. И один звон от него, от серебра-то. — Иван Третий лёг, положил монастырский список с тетради Афанасия Никитина себе на грудь и закрыл глаза.

Подкралась дрёма — тяготная, тревожная. Закрутил ты, Иван Васильевич, хоть сам и русский, дикую греческую проделку. Прямо сказать, плутование. Такое, что почище станется, чем игра в эти... фигуры на доске. Те, что делают в окончательности шах и мат.

Он два раза посидел за доской, расписанной на клетки, подвигал те фигуры, как учили книгочеи, да и оттолкнул от себя доску. Говорят, отложили потом те шахматы в сундук, в каковой собирали подарки от деда будущему внуку его, то есть сыну Василия — сыночка от Софьюшки. И пусть внука назовут как деда, и будет он, значит, Иван Васильевич Четвёртый...

Через три года поженится, даст Бог, Василий Иванович, сынок любимый. Значит, что? Значит, сейчас звереть надо ему, Ивану Третьему! Звереть и на том зверстве прихватывать к Руси ещё малость землицы. Казанскую да астраханскую землицу бы... А там, может, и от Балтийского моря что отрежется... Киев бы прибрать, мать городов русских. Смоленск уже заждался русских ратей, да и Белгород. Татары крымские за так не отдадут Белгород, по-ихнему — Ак Keep Ман. Говорят, царь там похоронен. Ну, ежели царь, так, значит, русская та могила, и душа ныть не станет, когда под Белгородом прольётся кровушка...

* * *

А по ночной Москве, хоть уже и рогатки везде ставлены, и стрельцы на конях разъезжают — прохожих гонят, а кого и забирают для порядка — по ночной Москве потянулись боярские обозы.

Вчерась ещё не пошёл на свадебный пир и ускользнул из Москвы обозом Иван Юрьевич Патрикеев. А сегодня почали уходить и другие великие боярские роды.

По указу великого князя Московского, опосля заката солнца никто не мог войти в город, тем паче — из него выйти. Но тут как же встать оружно поперёк пути, если едет обозом Стрешнев — боярин, воевода правого полка. Кричит матерно:

— На войну еду, не на моленье!

Стрельцы ошалели. Проезжает.