ссеанин вошел первым и поднял стальные жалюзи, закрывающие экраны. Они были немного помяты, но священник похлопал их ладонями, и они стали выравниваться. Потом он наклонился к деревянной бочке. После активации передатчика волокна гифы пробуждались, а запах грибов усиливался. Лукас был предусмотрительным: сегодня он не обедал и превентивно выпил горсть активированного угля — но его все равно начинало тошнить. Его — хотя ему никогда не становилось плохо даже при взгляде на крутой склон плазменной трассы! Его, пьющего отвары из ссенских грибов с раннего детства! «Только вот грибы я совсем не люблю,— подумал он без воодушевления.— С тех пор, когда вернулся с ссе. Хорошо, что делать это приходится не так часто».
Священник выпрямился.
— Именем храма создаю соединение,— объявил он.— Какое место будет нашей целью?
— Спасибо тебе, Видящий, но я не хочу злоупотреблять твоей любезностью. Буду рад, если ты оставишь меня в одиночестве на святой глине.
ссеанин заморгал.
— Ты хочешь, чтобы я ушел?! — Он был весьма удивлен и тут же выразил это самым неприятным из возможных образом.
— Ты сомневаешься в весе моей клятвы? — произнес он оскорбленно.— Здесь так не принято, землянин! Мы стоим в тени имени Акктликса. Вся информация здесь в полной безопасности!
— Я никогда бы не позволил себе сомневаться! — спешно убеждал его Лукас.— Я пришел как проситель — не как неверующий.
Оказаться под подозрением в неуважении к какому-либо аспекту их веры было смертельно опасно. Да и нельзя было сказать, что он не верил ссеанам. С одной стороны, он не сомневался, что они все равно будут слушать, так что не важно, останется ли кто-то из них в помещении; в то же время он был абсолютно уверен, что, даже если молчание священников не так безусловно, как они сами утверждают, они точно ничего не сообщат земным медиантам,— и это его устраивало. Проблема была в другом.
Он поискал в памяти подходящую цитату и собрал все свои запасы пафоса.
— Твое время принадлежит Богу, Видящий. «
С горьким удовлетворением он наблюдал, как смягчается выражение желтых глаз инопланетянина — на ссеан всегда действует подобная риторика. Лукас вдохнул и добил его:
— Как я могу взять из благ его больше, чем мне положено, и желать, чтобы ты исполнил все вместо меня? По воле Акктликса твои братья доверили мне инструмент Далекозерцания. У меня есть личный трансмицелиал.
Янтарные глаза наполнились удивлением. Теперь они упирались в Лукаса с совсем другим выражением и значительно дольше. «Ну, когда ему уже надоест?!» — спрашивал мысленно Лукас, пока в нем все сворачивалось от веяний ледяной пустоты. Наконец трёигр оборвалось.
Лукасу показалось, что, кроме уважения, в глазах ссеанина промелькнула и вспышка подозрения. В голове священника явно роилось множество вопросов. Однако Лукас не ждал, что какой-либо из них прозвучит, и не ошибся. Если во всей Вселенной и можно на что-то полагаться, так это на ссенское чувство достоинства.
— Дай Акктликс остроту твоему зрению,— пробормотал священник.
Он поклонился, вышел и закрыл за собой стальные двери.
«А точнее — стойкость моему желудку»,— поправил его мысленно Лукас. Он снял пончо и с некоторым колебанием — рубашку. Было холодно, но он хорошо знал, каково это, когда на рукавах остается пахучий мицелий и с ним приходится потом ходить по улице. Он сложил все свои вещи в противоположном углу, где глина казалась не такой влажной. Затем открыл круглую коробочку и достал из питательного раствора две пластинки желтоватой массы. Они имели форму диска и немного напоминали линзы, которые когда-то носила его сестра, чтобы изменить цвет глаз на более оригинальный, чем ее непримечательная синева. Она завидовала даже его серым глазам, что всегда казалось ему смешным.
Лукас подошел к деревянной бочке, в которой находилась темная масса, вздутая, как горячий асфальт, и поблескивающая слизью. Он знал, что стоит ему лишь мгновение понаблюдать за ней — и он заметит под этой дрожащей поверхностью медленное, непримечательное движение. Потому лучше не смотреть. Вместо этого он проверил недавние ссадины на предплечье и локте. Слава богу, они выглядели вполне зажившими. При мысли, как споры этих