Янтарный сок

Начало двадцатого… Век золотой
в сияющих реял вершинах.
Вдруг — «Искра». И в реве пожарищ «Долой!»
Потом: Порт-Артур и Цусима.
…………………………………………………………………………..

Ей было четыре, когда с баррикад
подул первый ветер свинцовый,
наткнувшись на стену, отпрянул назад
(еще своей клятве был верен солдат) —
и трон устоял трехвековый.
Росла она — так хороша и стройна,
что звал ее Елкой любимый.
Задумчивости иль веселья полна —
никто не умел так сиять, как она,
озерами глаз густо-синих.

Гимназия. Позже — курс права. (Отец
был с чистой душой адвокатом.
Увидев цветущего века конец,
ушел он, не вынес заката…).

«Да здравствует!» чередовалось с «Долой!»
безвластьем в стране увлеченных.
«Вставай!..». «Отречемся!» — здесь век золотой
кончался. И хлынули мутной волной
«хозяева» новые в Смольный.

Знамена — ожогов следы в синеве,
открытые, смежив раны.
В день Мая хмельной потрясенной Москве
сказала она «До свиданья!»

Прилуки. Смягчил ее боль и испуг
несломленный бурею тополь.
И брат шел на брата — все дальше на Юг!
Там тысячью тысяч заломленных рук
Москвичку встречал Севастополь.

Движения Белого черные дни.
За морем, за морем спасенье!
Гудели с тоской, уходя, корабли…
Попала она на последний.

Вповалку — плечом у чужого плеча —
на чьих-то ногах головою.
Прислушивалась к чьим-то грустным речам:
«…а знаете, мне посвящен был «Колчан»
влюбленным в меня Гумилевым…»

Семь тысяч молитв. Ветра доброго пыл.
Уже позади Дарданеллы.
Без пресной воды и без угля доплыл
«Рион» в водах мраморных к цели.

Потом — страдный путь (мне ль его описать?)
Москвички и всех легионов,
что век Золотой помогали ковать,
что жертвенно кинулись век свой спасать —
ушел он, уплыл на «Рионе».
………………………………………………………..
«В Москве родилась я, в Москве и умру», —
сказала (а было ей восемь).
Все та же. И если не осень —
исполнит, быть может, желанье зима:

услышав, что с детства ей снилось,
решит: заслужила за верность она
желанный покой подмосковного сна —
судьбы запоздалую милость.

«Враждуя, правят для меня незримо…»

Лидии Чуковской