Янтарный сок

Боязливость ребенка. Бесстрашие льва
и святого презренье, —
в светлой раме является мне обновленный портрет.
Кистью друга воссоздан для будущих он поколений.
Мир узнал, вопреки искаженьям судей,
их запретам презренным:
был в России двадцатого века затравлен поэт.

Не умел семенить за судьей. Отрекаться.

Челом бить с повинной.
Как герой из Ламанча копье, поднимал голос свой.
(А Россия теряла в бессильи сына за сыном).
О грузине всевластном сказал:
«Что ни казнь у него, то малина…»
Волки приняли вызов: был злобен их скрежет и вой.

Слежка. Обыск. Вот груда стихов на полу.

На сонете Петрарки
дописал перевод полицейский сапог.
За окном где-то ворон привычно-пророчески каркнул,
и поэта, подвластного злейшей
в истории всех олигархий,
увели за порог майской ночи, за жизни порог.

Друг-жена и свидетельница

Долгих с Музою споров поэта
в память сердца сумела подслушанное заключить.
Защитив от Серпа и от Свастики черных наветов,
пронесла она клад свой бесценный,
чтоб снова отдать его свету —
низко хочется голову мне перед нею склонить.

«Зарождались стихи. Но поэт за стеной молчанья…»

Памяти Д.И. Кленовского

«В чужом плену моей родной земли

Я мертвым был…»

Д.К.

Зарождались стихи. Но поэт за стеной молчанья
Терпеливо вынашивал медленно зревший плод.
Стук заслышав в груди, говорил: погодите, рано…
Словно знал, что возьмет их с собой в заморские страны,
и когда-то домой ветер вольный их занесет.

Так случилось: ушел молча с ношей он нерожденной.

Русской беженкой Муза его появилась на свет.
И разносится голос задумчивый, полнозвонный…
Пусть всё ближе зима — вдохновенно, освобождено
нам о лете слагает десятую песнь поэт.

Первый крик… Долгий вздох. Миг рождения, умиранья.

Жизнь и вечность — на всем неразгаданных тайн печать.
Но прибой? Но сирень? Но любовь… Черепки мирозданья.
Их находит поэт и — о чудо! — легким касаньем
он умеет разрозненное в одно связать.

Взглядом вверх. Мыслью вглубь.

В стройном ладе его напевном
барабанной нет дроби. Торжественных маршей нет.
Но Нева? Но Лицей? Но холмы без крестов в тундре пленной?
Все забыть? Не могу. Не могу — отвечает миру поэт.

Москвичка

Елене Сергеевне Кобяковой

Был исход. Был отчаянья бег…