Янтарный телескоп

– Мы узнали, откуда они берутся, – ответила Кирджава. – И это самое худшее. Они – дети бездны. Стоит открыть ножом окно, как появляется Призрак. Он словно кусочек этой бездны, который выплывает оттуда и попадает к нам. Вот почему в мире Читтагацце столько Призраков – из-за окон, которые оставлены там открытыми.

– Они растут, питаясь Пылью, – добавил Пантелеймон. – И деймонами. Потому что Пыль и деймоны, в общем, похожи; во всяком случае, взрослые деймоны. И Призраки становятся больше и сильнее, когда поедают их…

Уилл почувствовал в сердце сосущий страх, и Кирджава прижалась к его груди, чувствуя то же самое и стараясь утешить его.

– Выходит, что каждый раз, – сказал он, – буквально каждый раз, пользуясь ножом, я выпускал в мир еще одного Призрака?

Он вспомнил, как Йорек Бирнисон чинил нож в пещере. Медведь сказал тогда: Ты не знаешь, что этот нож может делать сам по себе. Твои цели могут быть хорошие. А у ножа могут быть свои цели.

Лира следила за ним глазами, в которых светилась мука.

– Но так нельзя, Уилл! – сказала она. – Мы не можем делать такое с людьми… нам нельзя выпускать новых Призраков, мы же видели, что они творят!

– Согласен, – ответил он, вставая на ноги и прижимая к груди своего деймона. – Значит, нам придется… одному из нас придется… я переберусь в твой мир и…

Она знала, что он хочет сказать, и видела у него в руках прекрасного, здорового деймона, с которым он еще даже не успел толком познакомиться; подумала она и о его матери, зная, что он тоже думает о ней. Покинуть ее и жить с Лирой, пусть всего несколько лет – способен ли он на такое? Наверное, он сможет жить с ней, но Лира знала, что тогда он не сможет жить с самим собой.

– Нет, – воскликнула она, вскочив вслед за ним; Кирджава спрыгнула на песок, к Пантелеймону, а мальчик с девочкой обреченно приникли друг к другу. – Это сделаю я, Уилл! Мы отправимся в твой мир и будем там жить! Пускай даже мы с Паном заболеем – мы сильные, я уверена, что мы сможем протянуть очень долго… а в твоем мире обязательно найдутся хорошие врачи – доктор Малоун поможет нам отыскать их! Пожалуйста, давай так и сделаем!

Он покачал головой, и она увидела, что на его щеках блестят слезы.

– По-твоему, я смогу это вынести? – спросил он. – По-твоему, смогу жить счастливо, глядя, как ты болеешь и увядаешь, в то время как сам я день ото дня взрослею и набираюсь сил? Десять лет… Да это ерунда! Мы и не заметим, как они пролетят. Нам будет по двадцать с хвостиком. Не так уж долго этого ждать. Представь себе, Лира: мы выросли и только приготовились сделать все, что хотели, – и тут… тут все кончается. По-твоему, я смогу жить дальше после того, как ты умрешь? Ах, Лира, я отправлюсь за тобой в страну мертвых, не задумавшись ни на секунду, как ты за Роджером; значит, уже две жизни пропадут ни за грош, твоя и моя. Нет, мы должны прожить свои жизни целиком и вместе – и они должны быть хорошими, долгими, полноценными, а если это невозможно, тогда… тогда нам придется прожить их врозь.

Закусив губу, она смотрела, как он рассеянно ходит туда-сюда, не в силах унять боль. Потом он остановился и, обернувшись к ней, заговорил вновь:

– Помнишь еще одну вещь, о которой сказал отец? Он сказал, что мы должны строить небесную республику на своей родине. Сказал, что других мест для нас нет. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Ах, как это горько! Я-то думал, он говорит только о лорде Азриэле и его новом мире, а он говорил о нас, обо мне и о тебе. Мы должны жить в своих мирах…

– Спрошу алетиометр, – сказала Лира. – Уж он-то знает. И как я раньше не догадалась!

Она села, вытирая щеки ладонью, и протянула другую руку за рюкзачком. Она носила его с собой повсюду; думая о ней в грядущие годы, Уилл часто будет представлять ее себе с этой маленькой сумкой за плечами. Убрав волосы за уши быстрым движением, которое он так любил, она вынула прибор, завернутый в черный бархат.

– Разглядишь? – спросил он, хотя луна светила ярко, символы на циферблате были совсем крохотными.

– Я помню, где что, – ответила она. – Я их все наизусть выучила… Помолчи-ка…

Она скрестила ноги и натянула на колени юбку, чтобы положить на нее алетиометр. Уилл оперся на локоть и наблюдал за ней. Яркий лунный свет, отражаясь от белого песка, заливал ее сиянием, которое будто бы исходило откуда-то изнутри ее самой; глаза у нее блестели, а на лице было такое серьезное, сосредоточенное выражение, что Уилл влюбился бы в нее снова, если бы эта любовь уже не владела всем его существом.

Глубоко вздохнув, Лира взялась за головки. Но всего через несколько секунд остановилась и повернула прибор.

– Не так, – коротко сказала она и начала опять.