Янтарный ветер

Из протокола допроса офицера Истребительного соединения войск СС оберштурмфюрера СС Карлиса Бауманиса. 1945 год, март месяц, 18-го дня

Я, начальник 2-го отделения, 4-го отдела Управления контрразведки «СМЕРШ» 1-го Белорусского фронта, майор Горин А. Н., сего числа и в последующие дни допросил арестованного Бауманиса Карлиса, 1923 года рождения, уроженца г. Крустпилс и жителя г. Лиепая, улица Хеленас, д. 32, к. 4. По национальности – латыш. Образование – среднее. Холост, подданный СССР.

ВОПРОС: прошу вас отвечать правдиво и подробно. Обращаю ваше внимание, что достоверность ваших ответов будет проверяться следствием, а предоставленная вами подробная и честная информация будет, несомненно, учтена военным трибуналом при вынесении вам приговора. Также довожу до вашего сведения, что к вам не может быть применён статус военнопленного, с особыми условиями осуждения и заключения, поскольку на время начала войны и военных преступлений, вменяемых вам против Красной Армии и мирного населения, вы были подданным Советского Союза. Расскажите, как вас зовут, где и когда вы родились, состав вашей семьи?

ОТВЕТ: я, Карлис Бауманис, родился в 1923 году в городе Крустпилс, в семье ветерана – бывшего лейтенанта латвийской армии, который демобилизовался по состоянию здоровья за два месяца до вступления Латвии в состав СССР в 1940-ом году. В январе 1941 года мой отец был арестован НКВД и практически сразу расстрелян. Место расстрела и захоронения отца мне не известны. Вся моя оставшаяся семья: мать, две старшие сестры, младший брат и бабушка (мать отца) – были арестованы и депортированы в СССР. Судьба их мне не известна точно, но по информации наших соседей, полученной якобы от органов НКВД, обе моих сестры и бабушка умерли в пересыльных вагонах во время депортации в Сибирь, не доехав до пункта назначения. От матери и брата никаких писем я не получал, судьба их мне не известна. Думаю, что их тоже нет в живых…

ВОПРОС: скажите, откуда вы знаете русский язык и какими ещё языками владеете?

ОТВЕТ: мой родной язык – латышский, но во время независимости Латвии я учился в Екабпилской гимназии, где язык преподавания был частично русским, поскольку часть преподавателей была из числа русских староверов, которые издавна проживали в Латгальском крае. Также в моём родном Крустпилсе нашими соседями были смешанные русские и белорусские семьи, и язык общения детей был довольно часто русским.

Мой дед по отцовской линии, урождённый Теодор Бауман, был родом из прибалтийских немцев. В семье отца было принято говорить как на латышском, так и на остзейском диалекте немецкого языка, поэтому я также в достаточно хорошей степени владею немецким, знание которого оказалось необходимым за время моей дальнейшей службы в германской армии, как урождённому фольскдойче[2]…

ВОПРОС: каким образом вы лично избежали ареста органами НКВД и где вы находились во время вступления немецких войск в Латвию?

ОТВЕТ: в октябре 1940 года я уехал из Екабпилса и поступил на учёбу в Лиепайскую (Либавскую) морскую школу Кришьяна Валдемара на судоводительский факультет, где и учился до начала войны и взятия Лиепаи германскими войсками 29 июня 1941 года.

Почему я не был арестован органами НКВД, не знаю, фамилии я не менял, проживал в школьной казарме вместе с остальными курсантами. О причинах могу только догадываться – во время ареста семьи я находился на мореходной практике на буксире в порту Лиепая и на тот момент связи с семьёй не имел. К тому же я с детства занимался спортом – бегом и плаванием. Часто выступал на соревнованиях за различные спортивные латвийские общества, в том числе за мореходную школу, поэтому иногда отсутствовал в городе, и, по-видимому, это тоже было одной из причин, почему я избежал ареста.

Никаких политических взглядов до ареста семьи я особо не имел и мнения своего по этому вопросу никогда не высказывал. Вероятно, кто-то в органах НКВД посчитал, что я не представляю никакой опасности…

ВОПРОС: скажите, как вы избежали мобилизации в РККА перед войной?

ОТВЕТ: в мореходной школе все курсанты считались военнообязанными, но с бронью от военной службы до конца учёбы. Первый авианалёт люфтваффе на Лиепаю был произведён уже в 4 утра 22 июня 1941 года. В эти первые дни войны в Латвии началась всеобщая мобилизация, уроки в морской школе были отменены, и курсанты разбежались кто куда. На тот момент мне только исполнилось 18 лет, а до этого я не подлежал призыву как несовершеннолетний. Я со своим другом Янисом Спроге перебрались к нему на лесной хутор под Айзпуте, где и встретили время вступления германских войск в Лиепаю 29 июня и затем в Ригу – 1 июля 1941 года. Таким образом я избежал советского военного призыва до времени отступления частей Красной Армии из Латвии…

ВОПРОС: расскажите о вашем месте жительства и вашей деятельности до военной службы.

ОТВЕТ: как я уже говорил, вступление германских войск в Латвию я встретил на хуторе семьи моего друга под Айзпуте. По радио передавали сводки с фронта сначала на русском, потом – на немецком и латышском языках. Мы знали о событиях, происходящих в Латвии, и были сильно напуганы и растеряны в первое время. Но в летний и осенний период 1941 года свободные руки на хуторе были нужны, и я помогал сначала ухаживать за скотом, потом – на уборке урожая. Работал за пропитание и жильё, но был доволен и этим, поскольку ехать мне было некуда. Но зима 1941–1942 гг. выдалась очень холодной и голодной. Приходившие из города в поисках еды люди рассказывали, что норма выдачи хлеба зимой жителям Латвии была сокращена до 250 граммов в день, дрова могли получать только те, кто работал, а работы нигде не было. Семья моего друга давала мне приют до февраля 1942 года, но, опасаясь тяжёлых времён, его отец попросил меня покинуть хутор…

ВОПРОС: расскажите, что вы знаете о действиях латышских националистических добровольных формирований в период лета – осени 1941 года, когда вы проживали на хуторе под Айзпуте.

ОТВЕТ: в августе 1941 года к нам на хутор пришёл сосед из близлежащего хутора, который, по его словам, добровольно записался в отряд самообороны, сформированный полковником Я. Пленснером из числа латышских фашистов. Этот сосед принёс листовку, агитирующую к добровольному вступлению в айнзацкоманду[3], созданную из латышских добровольцев для помощи немецким властям для выявления и наказания большевиков и евреев, которые не успели убежать и прятались в Лиепае и её ближайших окрестностях – Лиепайском, Айзпутском и Кулдигском уездах. Насколько я помню, в этой листовке полковник Пленснер доводил до сведения населения Курземе, что главнокомандующий германским флотом назначил его командиром латышских сил сопротивления в районе латышского побережья и передал ему в подчинение все формирования айзсаргов и латышские учреждения безопасности.

Я в то время ещё окончательно не определился в своих политических убеждениях и поэтому не стал записываться в айнзацкоманду, в отличие от моего друга Яниса Спроге, который покинул хутор и вступил в отряд самообороны по наставлению отца.

Подробности действий местных айнзацкоманд в период лета – осени 1941 года я не знаю. Мой друг, который изредка приезжал на хутор и привозил различные вещи, в основном одежду и часы, конфискованные у евреев в ходе карательных акций в Лиепайском округе, не любил говорить об этом, и я мог только догадываться. Судя по тому, что во время каждого приезда на хутор он до беспамятства напивался самогоном, а также судя по количеству привезённых им конфискованных вещей, я понимал, что карательные акции имеют тотальный и кровавый характер…