Январские ночи

- Отойдите в уголок, только ненадолго, - сказал Овчинников. - А я посторожу.

Тускло светила лампочка, от стен пахло масляной краской, из-за окон наплывал благовест.

- Розалия Самойловна, побег намечен на первый день пасхи, - быстро сказал Ярославский. - Самый разгул, в тюрьме все перепьются, и в городе пьяных видимо-невидимо, как-нибудь уж постараемся устроить, чтоб вас выпустили из камеры.

- Нет, я не побегу с вами, - решительно отказалась Землячка. Присутствие женщины привлечет к вам внимание, да и стеснять буду я вас при побеге.

- Но мы не можем вас оставить, - запротестовал Ярославский. - Тем более что суд состоится, даже если вы одна окажетесь на скамье подсудимых.

- Я уйду, у меня тоже все подготовлено, - уверенно сказала Землячка. Но вместе с вами уходить мне не следует.

Ярославский пожал плечами. Землячка всегда категорична, ее невозможно переубедить, если она приняла решение. Он только еще раз предупредил:

- Но помните, уйти вам необходимо, этого требуют интересы всей организации.

- Я все знаю, - согласилась Землячка. - Однако поймите, я не вписываюсь в ваш ансамбль.

Тут их сторож позвякал ключами - в коридоре пусто, никто не появлялся, но самому Овчинникову хотелось поскорее присоединиться к собутыльникам.

- Прощайте же...

Ярославский наклонился к Землячке - надо же сделать вид, что христосуются, и они разошлись.

Землячка вернулась в камеру.

- Ну как? - поинтересовалась Генкина. - Что-нибудь получается?

- Узнаем завтра, - уклончиво сказала Землячка. - Может быть, и получится...

Она не стала больше ничего объяснять, и Генкина не расспрашивала. За несколько дней совместного пребывания в камере она уже изучила этот характер. Землячка никогда не говорит больше того, что хотела сказать.

Ночью, спустя сутки, женщины услышали в коридоре шум - метались и кричали надзиратели, началась суматоха.

В тюрьме обнаружили побег.

Все тот же Овчинников рассказал Землячке, как это произошло, а о подробностях она узнала позже от непосредственных участников побега.

Помимо политических, в камере сидело много разной публики, какие-то личности без определенных занятий, уголовные преступники, дожидавшиеся перевода в тюрьму, и просто забранные на улице бродяги.

Еды в камеру нанесли под пасху в изобилии, передачи получили чуть ли не все заключенные. Тут были и пасхи, и куличи, и крашеные яйца, жареное мясо, колбасы, всякие прочие закуски, да вдобавок попало несколько бутылок вина.

Получили передачи и Ярославский с товарищами; те, кто их передавал, позаботились о том, чтобы послать побольше крепких напитков, а Ярославский и его товарищи не проявляли большого беспокойства, когда бутылки эти до них не доходили.

В воскресенье рано утром штабс-капитан Клопов вместе с Ярославским и Костиным склонился над присланным ему из дому куличом, осторожно разрезал и извлек из него десяток пилок. Затем участники военной организации перебрались к окнам и принялись пилить оконные решетки.

Увы! Пилки оказались слишком тонки, не брали тюремное железо, побег приходилось отложить.

Но тут Ярославскому пришла спасительная мысль. Он обратился за помощью к уголовникам: надо быстро и аккуратно продолбить стену, выходящую во двор соседнего дома.

- Платим полсотни!

Пятьдесят рублей по тем временам считались большими деньгами, и уголовники соблазнились, тем более что обратившиеся к ним заключенные простые симпатичные парни.

Повыломали у коек ножки и принялись за работу. Кто пел песни, чтоб заглушить шум, кто просто кричал. Тюрьма по случаю праздника была полна посетителей. В городе гремели колокола. К вечеру в стене замерцал пролом.

У надзирателей попойка, им не до арестантов, уголовники тоже пьяны, да и кому придет в голову, что кто-то станет долбить стену.

В темноте Ярославский, Дрейер, Клопов и Костин, а вместе с ними восемь уголовников выбрались наружу и покинули тюрьму под пасхальный звон колоколов.

Ночь, незнакомый двор, откуда-то доносятся песни...

- Теперь нам в разные стороны, - сказал кто-то из уголовников.

Они сразу исчезли в темноте.

У Клопова в кармане план местности, но какой тут план, когда тьма, хоть глаз выколи!

Попытались осмотреться. Забор. Поленница дров. Больше ощупью перебрались по поленнице в следующий двор. Какие-то сараюшки. За углом галдят. Перелезли в чей-то сад. Кусты, деревья. Опять уперлись в забор. Еще какой-то сад...

Так и лазили через заборы, пока не запутались.

И вдруг окрик:

- Вы что это по чужим садам шныряете?

Но Ярославский не растерялся:

- Христос воскресе из мертвых...

Запел, притворился пьяным, принялся обнимать товарищей. Те тоже догадались, что лучше всего притвориться пьяными - мало ли куда можно забрести с пьяных глаз!

- Отец! - заплетающимся языком позвал Костин незнакомца, плохо различая его в темноте.

- Пошли вы!..

Во мраке ночи послышались сердитые рассуждения о пропойцах. Но в конце концов ночной незнакомец указал им калитку.

Беглецы очутились на улице и сразу разошлись по указанным адресам.

Ярославский отправился к знакомой фельдшерице Машинской, у нее не раз уже скрывались большевики, жившие по фальшивым паспортам.