Третий съезд открылся в Лондоне 12 апреля 1905 года. В нем участвовало тридцать восемь делегатов от двадцати одного комитета крупных промышленных центров России.
Это был съезд большинства, меньшевики отказались от участия в нем, поэтому на съезде не велось лишних споров и ненужных дискуссий.
И, пожалуй, съезд этот больше всего был дорог Землячке тем, что провозгласил курс на вооруженное восстание.
Ленин, живший долгое время вдали от России, ощущал нарастание революции с еще большей остротой, чем приехавшие из России товарищи. Он высмеивал боявшихся революции меньшевиков.
Землячка наслаждалась, слушая острые высказывания Ленина. У нее самой был острый ум, характеру ее была свойственна беспощадность, а выступления Ленина не оставляли места для компромиссов.
В эти дни отчетливо проявилась одна из характерных особенностей Землячки: она не стремилась на первые роли, с достоинством выполняя обязанности практика и организатора партийной работы.
За Лениным шел весь съезд.
Съезд рассмотрел коренные вопросы развития революции, определил насущные задачи пролетариата и принял революционные решения.
Две недели напряженной творческой работы!
На Третий съезд Землячку делегировал Петербургский комитет, и ей было с чем вернуться в Питер — голосуя за предложение Ленина, она выполняла волю пославшего ее питерского пролетариата.
Съезд принял ленинское определение движущих сил революции и определил стратегию и тактику партии.
«Долгая и упорная борьба за съезд в РСДРП наконец закончилась. Третий съезд состоялся… — писал Ленин в „Пролетарии“. — Россия приближается к развязке вековой борьбы всех прогрессивных народных сил против самодержавия. Никто уже не сомневается теперь в том, что самое энергичное участие в этой борьбе примет пролетариат и что именно его участие в борьбе решит исход революции в России».
СРЕДА, 23 ЯНВАРЯ 1924 г.
Землячка за всю ночь не прилегла. В райкоме работали так, словно это не ночь, а день. Звонили по предприятиям, определяли порядок шествия.
Под утро привезли пакет. В нем лежали два пропуска на имя Землячки — «На право свободного прохода и проезда 23 января на Павелецкий вокзал» и «В поезд специального назначения» и еще несколько пропусков, подписанных Дзержинским; право вписать в них фамилии предоставлялось Землячке по своему усмотрению.
Поезд должен отправиться ровно в шесть…
До рассвета еще далеко, ночь еще стелется над Москвой. Тихо и в залах, и на перроне, вокзал полон людей, но разговаривают все вполголоса. На перроне выстроились курсанты, их ночью отобрали на Лефортовских военных курсах. Самых лучших.
Держится мороз, воздух бел от холода, курсанты стоят в парадном обмундировании, не шелохнутся.
Землячка прошла к поезду.
Громадный паровоз, окрашенный алой краской, стоит под парами, ждет назначенного часа.
Года еще не прошло, как железнодорожники своими силами отремонтировали этот паровоз. Выпущенный с Путиловского завода в 1910 году, он водил скорые поезда, и, как это часто случается, его заездили до последней степени, списали и загнали в тупик. А тут исполнялось шестилетие партийной организации дороги, и беспартийные рабочие решили в нерабочее время отремонтировать и подарить партии паровоз. Они так на нем и написали: «От беспартийных — коммунистам». Года еще не прошло, как на собрании в клубе «Красное знамя» рабочие сделали этот подарок коммунистам и тогда же избрали Ленина почетным машинистом.
Землячка поздоровалась с машинистом, медленно пошла вдоль поезда, вошла в вагон.
Тихо и сумрачно. В фонарях над дверями горят свечи. Все здесь ей хорошо знакомы. Товарищи по подполью, по фронту. Члены ЦК, наркомы…
Никто не разговаривает. Молчат, уставившись в пол окаменелыми взглядами.
Кто-то потеснился, освобождая ей место.
Вагон вздрогнул. Лязгнули буфера. Поезд тронулся. Мимо окон проплыли станционные фонари.
И снова ночь, темень, чернота. Молчание. Невыносимое молчание. Все думают об одном.
Вот и пришел час, когда приходится с ним проститься…
Замерзший полустанок среди бескрайней снежной равнины. Совсем еще темно, но в небе уже бегут белесые сполохи. Близок рассвет, и мороз перед рассветом становится все неистовее.
Поезд медленно подползает к дощатому перрону.
Платформа Герасимовская.
Приехавшие выходят из вагонов и медленно бредут через холодный станционный зал. Еще совсем темно. Ночь.
На площади перед станцией видимо-невидимо розвальней, в которые впряжены низкорослые лохматые лошаденки. Со всех окрестных деревень съехались крестьяне отвезти приезжих в Горки.
Кто забирается в сани, а кто пешком понуро бредет вслед за розвальнями.
Их много — тут и партийные работники, и делегаты съезда Советов, и ответственные сотрудники наркоматов.
Поскрипывают по снегу сани, стелется над дорогой поземка.
Землячка пытается идти широким размашистым солдатским шагом, но вскоре устает, сбивается с ритма и начинает по-женски быстро и часто переступать. Она не бывала в Горках и не знает, долго ли еще идти, а подсесть к кому-нибудь в сани не хочется, не хочет обнаружить перед людьми свою слабость.