«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.

Но если Стрелецкая изба появляется на рубеже 1560–1570-х гг., то вполне закономерен вопрос — а кто управлял стрельцами до этого на протяжении почитай двух десятков лет? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно провести целое историческое изыскание. Начнем с того, что в уже цитировавшейся нами «Записке о царском дворе» начала XVII в. есть любопытный пассаж. Царский дворецкий, согласно этой «Записке», глава дворцового ведомства и управитель государева домена, вместе с двумя дьяками, заседавшими во Дворце и подчинявшимися ему, отвечали, помимо прочего, и за снабжение стрельцов государевым хлебным жалованием (за сбор стрелецкого хлеба отвечал Хлебенной или, позднее, Житный двор приказа Большого дворца)[310]. Напрашивается предположение, что, поскольку именно из Дворца со временем «отпочковывались» все новые и новые приказы[311], то и Стрелецкий приказ оформился из некоего учреждения, возникшего внутри Дворца и «ведавшего» стрельцами.

Что это было за учреждение? Ответ на этот вопрос дает чудом сохранившая грамота, датированная ноябрем 1560 г. (стоит обратить внимание на дату — это самый ранний этап существования стрелецкого войска, заря его истории, прошло десять лет с момента учреждения стрелецкого войска, и еще 10 лет должно пройти, прежде чем появится первое упоминание о Стрелецкой избе). Тогда казанскому стрелецкому голову Даниле Хохлову была вручена жалованная несудимая двусрочная царская грамота на его поместья в Гороховском, Нижегородском и Костромском уездах. И в этой грамоте, среди прочего, отмечалось, что ежели кто будет искать на Даниле и его людях, которые вместе с ним находятся на службе, по прибытии их в Москву, или в его поместьях, или на его крестьянах там, где они проживают, «ино их сужу яз, царь и великий князь, или мой боярин введенной безпошлинно, у которого будут в приказе стрелетцкие дела (выделено нами. — В.П.)…»[312].

Из текста грамоты следует, что нашего голову в том случае, если он будет пребывать в Москве, будет судить либо сам государь, либо его доверенный «введенный», боярин, а там, куда его закинет государева служба, — тамошний воевода. Сопоставив данные этой грамоты и сведений «Записки», легко прийти к выводу, что за снабжение стрельцов хлебным жалованием отвечал Дворец (приказ Большого дворца), денежное жалование выдавалось, вероятно, из Казны (Казенного двора) или приказа Большого прихода (куда поступали пищальные деньги). В административном же и судебном отношении стрельцы поначалу, как следует из грамоты, подчинялись («ведались») доверенному царскому боярину. В общем, выходит, что по всем важнейшим вопросам стрелецкой «повседневности» ответы нужно было искать во Дворце — центральном учреждении великокняжеской администрации. Впрочем, это и немудрено — стоило ожидать, что царская «лейб-гвардия» будет ведаться именно в дворцовом ведомстве, а не где-либо еще.

Большим дворецким в 1550 г. был боярин Д.Р. Юрьев, брат жены Ивана Грозного Анастасии. Возможно, именно он поначалу и был тем «введенным» боярином, которому были «приказаны» на первых порах стрельцы. Впрочем, нельзя исключить и такого варианта, когда в самом начале своей истории стрельцы и их начальные люди в административном и судебном отношениях были подведомственны прежде всего государевым казначеям (а в 1550 г. первым, старшим казначеем был И.П. Головин, а его «товарищем» — Ф.И. Сукин), а уж затем — дворецкому (поскольку казначеи не были боярами и окольничими, а всего лишь «техническими» специалистами). Такое предположение тем более вероятно, если принять во внимание тот факт, что, видимо, еще при Василии III установилась практика, когда пищальники были подсудны казначеям[313].