Япония. Год в дзен-буддийском монастыре

Тук-тук. «Кто-то стучит деревяшкой о деревяшку», — подумал я. Я дёрнул за тонкий шнур и зажёг тусклую лампочку. Три часа ночи. Интересно, кто это в три часа ночи стучит деревяшками? «Ах да, — вспомнил я, — я нахожусь в монастыре и обещал восемь месяцев подряд вставать в три часа ночи». Пока я, ударяясь головой о потолочную балку, торопливо одевался, путаные и злые мысли устроили в голове стычку. Было холодно, глаза так и слипались. Я ударился головой ещё раз и обнаружил, что вышел наружу. Я дрожал, прислушиваясь к новым звукам. Разбудивший меня монах продолжал своё занятие в нескольких сотнях шагов отсюда: он стучал деревяшками и выкрикивал имена тех, кого хотел разбудить. В храме звонил колокол, где-то неподалёку бил гонг. Я сполоснул во дворе лицо и руки, на ощупь причесался. Ни света, ни зеркала, ни времени побриться у меня не было. Было всего три минуты с момента пробуждения, чтобы добраться до зала медитации. Вчера вечером Питер рассказал мне немного о распорядке дня. Всё должно происходить быстро — времени на раздумье и колебания нет: вставай, одевайся, мойся и шагай в зал для медитации!

Зал располагался в другом конце сада — просторное помещение с широкими и высокими скамьями вдоль двух стен. На скамьях лежали циновки и подушки, по нескольку у каждого монаха. В центре зала возвышался большой алтарь со статуей Манчжушри, бодисатвы медитации, с мечом для отсечения мыслей в руке. Курились благовония. Войдя, следовало поклониться сначала Манчжушре, затем старшему монаху, который сидел у входа и следил за происходящим в зале. Потом подойти к своим подушкам и снова поклониться. Эти подушки священны — когда-нибудь вы достигнете на них просветления, обретёте свободу и разрешите все свои проблемы.

После чего вы быстро садитесь, скрестив ноги и выпрямив спину. Смотреть нужно прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Медитация начинается после того, как старший монах ударит в колокол. Через двадцать пять минут он ударит снова. Предполагается, что вы просидите двадцать пять минут, не издав ни единого звука, спокойно чередуя вдох и выдох и пребывая в состоянии глубокой сосредоточенности.

Теперь можно выйти из зала и снова вернуться в него через пять минут к началу следующего двадцатипятиминутного периода. По окончании двух периодов монахи один за другим покидают зал и отправляются в домик к настоятелю. Потом завтракают. Горячий варёный рис, маринованные овощи, всё это запивают китайским чаем без сахара. Объясняя это в зале для медитации, Питер заставил меня сесть на подушки.

— Положи правую ногу на левое бедро, — сказал он.

У меня не получилось.

— Попробуй скрестить ноги.

Я сел на манер портного.

— Попробуй ещё, — сказал Питер.

У меня ничего не получилось — мышцы на бёдрах были слишком короткие и неэластичные. Питер грустно покачал головой.

— Будет больно, — предупредил он, — но нужно обязательно научиться.

— А можно медитировать, сидя на стуле?

— С чего это вдруг? — усмехнулся он. — Ты что, старик? Инвалид? Выбрось эту чепуху из головы. Ты молод и сумеешь справиться со своим телом, а мышцы со временем разовьются. Ты скрещиваешь ноги, бёдра опускаются вниз, мышцы постепенно растягиваются. Если упражняться ежедневно, через пару месяцев сядешь в полулотос, а через год в полный лотос. Когда-то у меня были точно такие же трудности. К тому же я был совсем негибкий.

— Но почему эти лотосы так важны?

— Чтобы правильно сосредоточиться, дух должен пребывать в равновесии, а для этого должно пребывать в равновесии тело. Двойной лотос — это поза истинного равновесия. В полном лотосе ты достигаешь безмятежности, так как ничего более не случится. Твоя душа успокоится, дыхание станет ровным, поток мыслей прервётся. Когда держишь голову и спину прямо, все нервные центры в твоём теле работают правильно. Если тебе не нравится двойной лотос и ты даже не пытаешься его осилить, ты столкнёшься с лишними неприятностями, но при этом сохранишь иллюзию того, что делаешь всё просто и приятно.

— Но почему нельзя медитировать, сидя на стуле?

— Медитировать можно в какой угодно позе, — ответил Питер. — Но среди них есть лучшая, ей мы тебя и научим. Ты пробудешь здесь восемь месяцев, и мы тебя всему научим. Будь только послушным и поменьше говори. Чем больше говоришь, чем больше занимаешься самооправданием, тем больше времени теряешь. Возможно, у тебя много лишнего времени, но мы — люди очень занятые.

«Дзен свободен, — подумал я, — свободен от забот, нестеснён, непривязан. Ха!»