Читаем Япония: язык и общество полностью

Описанные выше различия связаны непосредственно с иероглификой. В то же время возможны и различия, связанные с упомянутым выше сосуществованием иероглифов, хираганы, катаканы и латиницы (отметим также использование арабских и китайских цифр). По общему правилу корни знаменательных исконных слов и канго пишутся иероглифами, служебные слова и грамматические показатели — хираганой, гайрайго — катаканой и/или латиницей. Однако, во-первых, до конца это правило в современном языке затруднительно использовать, поскольку количество иероглифов стало ограниченным и часть исконных и китайских корней уже реально не может ими писаться. Во-вторых, на фоне этого правила всегда возможны значимые исключения, играющие роль, до некоторой степени сходную с ролью курсива в русской или западных письменностях. В-третьих, современные заимствования могут писаться двумя способами, и соотношение катаканы и латиницы также может играть роль. Графические возможности варьирования написаний невозможно прямо передать в устных вариантах языка. В то же время возможно и обратное: когда в устном варианте есть что-то, что невозможно передать на письме.

Значимые исключения из указанного правила могут играть разную роль. Нередко возможна чисто графическая игра слов. Вот реклама, где записаны лишь одно слово и номер телефона. Слово состоит из иероглифа и нескольких знаков катаканы. Иероглиф значит «брак, свадьба» и читается кон, знаки катаканы читаются пю: та:, в итоге получается конпю: та «компьютер». Нормально это гайрайго целиком пишется катаканой. Нестандартное написание сразу подсказывает, что рекламируется брачное агентство, подбирающее пары на компьютере. В устной речи надо было бы пояснить, чем занимается агентство.

Другой распространенный тип нестандартных написаний связан со стилистическим эффектом использования катаканы. Поскольку эта азбука в сознании современного японца связана с заимствованиями недавнего времени из американского английского, написание катаканой (и латиницей, о которой ниже) ассоциируется с «элитностью», высокими потребительскими стандартами и определенным стилем жизни. Об этом пишут многие современные авторы как в Японии, так и за ее пределами [Stanlaw, 1992, с. 70–72; Loveday 1996, 114; Suzuki, 1987, с. 131]. Хотя японские товары по качеству могут быть выше американских, комплекс неполноценности перед США в сфере массового потребления еще силен. Этот комплекс влияет на отношение к гайрайго, которых больше всего именно в лексике, относящейся к этой сфере, а затем и на отношение к катакане и латинице. Существует даже термин «катаканные профессии», относящийся к людям, связанным с престижным потреблением: дизайнер интерьера, модельер высокой моды и т. д. [Tanaka, 1990, с. 90]. Тексты такого рода состоят почти целиком из гайрайго, исключая лишь грамматические показатели и необходимый минимум глаголов. Но если в тексте, связанном со сферой потребления, все-таки есть лексика, не поддающаяся замене на американизмы (например, собственные имена), то и ее могут вопреки стандарту писать катаканой.

Приведем примеры. На витрине оптического магазина перечисляются продаваемые там товары. Все написано катаканой, включая и слово мэганэ 'очки', хотя оно исконно японское и имеет иероглифическое написание. На витринах магазинов можно даже видеть в написании катаканой слово эн 'иена' (канго), хотя соответствующий иероглиф общеизвестен.

Реже, но встречается и обратное: когда гайрайго пишется иероглифами или хираганой. Чаще это относится к наиболее старым заимствованиям, обозначающим реалии, уже прочно вошедшие в быт. Французское côtelette 'котлета' было заимствовано около ста лет назад сначала в виде кацурэтто, затем распространилось сокращение кацу. К этому времени европейские заимствования уже не получали иероглифической записи и должны были писаться катаканой. Однако нам приходилось видеть слово кацу, записываемое хираганой: котлеты — реалия, уже ставшая вполне японской.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология