Япония, Китай, Корея

Прошло совсем немного дней – ночной зеркальный парень пришел в расчудесную форму, которая легко позволила ему отправиться на поиск искомых намеков на счастье. Некий нечаянный гражданин, стоявший в очереди рядом, спутал «На игле» с «На крыле», когда падал на верхний этаж парковки для списанных вертолетов. Правда и смерть в воздухе повисли, подобно фашистским фисташкам. Во рту безумия захват кривых зубов, вприкуску с ненормальным пульсом.

Наш парень двинулся по времени дальше…

Участвовал в добродушных театральных кривляньях. Остался вполне доволен просмотром второго по величине матка бечевки в стране. Прорезал имя розы. Рисковал жизнью, поев в соседнем здании с пансионатом «Япония».

«Мы еще не высаживались на эту планету в официальном порядке,» – скорбно поведал какой-то бродяга в сером плаще. И хрюкнул.

Почему-то многие проблемы просто перестали существовать. Кромешная подружка каждый день приходила к нему, появляясь словно из ниоткуда. Они играли в шашлыки, кидались пирожками в комаров. Занимались всякими глупостями.

Серебряный сумрак прирастал к душам и телам, расщепляя страну отчаянных самоубийц. Пьяная планета свелась лишь к выживанию веселья. Прощальный свет в камеру обскура. Веселая улыбочка Кромешной.

За окнами кафе властное солнце. Влажная лужа небес сомкнулась вокруг масок тех призраков, которых не сумели успокоить небытием. Я смотрю на зеркального парня, который давно уже сидит прямо напротив меня… Мальчик и девочка за столиком слева обнимаются. Искренне и крайне надежно.

Китай

Безумно черный потолок.

Он где-то даже внутри, нежели снаружи, над Чайной (это, кстати, парень, не девушка). С довольно интересной кармой (которая, возможно, интересней, чем карма потолка).

Мимолетное время истончилось в часы, лопнувшие пустыми пузырями там, куда струилась тьма. И теперь потолочек Чайне кажется безмерным… Маслянистые галлюцинации, скромно сутулясь под слабостью углов, словно бы совсем не хотели тревожить Чайну (но он все равно их видел во сне). Над странным городом разлеглось какое-то стальное небо.

Чайна недавно начал замечать, что здесь, во сне, линии у него на ладонях постоянно меняются… А теперь молодой человек замечает отчетливый «след» лица (без глаз, рта и носа), медленно проявляющийся на темной стене, словно бы всплывающий ртутный шар.

Ты когда-нибудь видел зазор между стеной и холодильником перед рассветом после лунной ночи? О, это целый космос… Ночь мурлычет, а затем заканчивается; Чайна закрывает глаза. Его «вытягивает» в свою привычную квартирку, когда пребывание во сне заканчивается.

Парень, полностью проснувшись, осуществил подготовительные манипуляции перед выходом из дома. И вышел из дома, отправившись на работу.

Доставив себя к зданию, возле которого тусили и толкались разномастные субъекты, напоминавшие выпускников факультета журналистики (или же просто – озабоченных алкоголиков, знающих новостям цену), Чайна протиснулся в корпускулярные двери, забрался в круглый лифт, доехал на нем до нужного этажа и оказался в Аду редакции дурацкой газетенки, преимущественно публикующей все материалы в Сети.

Парень мельком кинул взор в окно из журналистских рамок цензуры: солнечные чудеса красноглазого утра мерцали сонным отблеском, степенно заползающим на город.

Вай-фай для связи с Богом здесь, под небесами, самый лучший.

У автоматизированной вытяжки столпились курящие сотрудники редакции. Тут же дымился слабым переливом огоньков кофейный «шкаф». Мужчины и женщины умеренно переговаривались и переталкивали дым друг в друга, улыбаясь своим галлюцинациям вокруг. Если они будут там стоять, то их пистолетом не выгонишь.

Завернув за полукруг экрана с мутью утренних новостей, Чайна почти налетел на Пассию, свою непосредственную начальницу.

– Тот факт, что ты не опоздал, ни коим образом не оправдывает твоего тона по отношению к домашним животным жертв в последней статье. – Ее красивая строгость; неизменная жилетка; чернота волос, по привычке стянутых в «хвост».

– Не выспался как смерть во время чумы. – Чайна виновато отмахнулся, развел руками и вылепил неловкую улыбочку специально для начальницы. Та, скверно хлестнув парня-журналиста глазами, горделиво удалилась в сторону редакционной столовки (в которой обычно опохмелялись верха этой паршивой газетенки).