Япония. Национальная идентичность и внешняя политика. Россия как Другое Японии

Один из парламентариев, посетивших острова, дал весьма живую иллюстрацию случая подтверждения позитивной японской идентичности. Вспоминая о поездке на заседание Комитета по Окинаве и Северным территориям, Сасано Садако объяснила, что этот визит помог ей осознать пропасть между Японией и Россией не только в материальном смысле, но и с точки зрения культуры и науки. Поэтому, заявила депутат, для россиян гораздо важнее понять, чего добивается Япония, чем для японцев – понять Россию (речь Сасано Садако в палате советников, Комитет по Окинаве и СТ, 6 апреля 1998 года).

Однако, несмотря на отсылки к нематериальным аспектам превосходства Японии, фактическое подтверждение социокультурной иерархии через встречу с Другим дается исключительно в терминах экономической пропасти между Японией и островами. Худшие экономические условия русского населения и их зависимость от японской помощи, разрушенная инфраструктура и акцент на том, что острова выглядят точно так же, как до войны, преобладают в нарративе японских гостей в качестве подтверждения превосходства Японии над Россией (см., например: Jiji kaisetsu 2000; Kayahara 2004; Kamisaka 2005; Hatoyama 2006; Yamamoto 2008). Таким образом, хотя визиты на Северные территории служат площадкой для подтверждения уникальности Японии, они в то же время содержат угрозу подрыва этой конструкции из-за впадения в область временных различий, о чем говорилось в предыдущей главе, что приводит к изменению структуры Другого и последующим модификациям связки «Я/Другой». Это связано с тем, что дискурс о Северных территориях и абстрактная социокультурная конструкция взаимозависимы, при этом первый предоставляет возможности для подтверждения второй, однако он также нуждается в постоянном воссоздании эксклюзивной иерархии, основанной на неизменной во времени природе национальных черт. А это, в свою очередь, возможно только благодаря устойчивому социокультурному дискурсу.

Заключение

В этой книге я стремился – с помощью такого аналитического инструмента, как оппозиция «Я/Другой» – очертить место Советского Союза и России в политической и социокультурной идентичностях послевоенной Японии и проследить политические эффекты построения этой идентичности. В ходе работы это исследование обнаружило в современной японской идентичности ряд изменений, но также и значительное число констант, которые обыкновенно не попадали в поле внимания либерального конструктивизма. Важно отметить, что настоящее исследование не находится в прямой оппозиции к современным конструктивистским исследованиям по Японии, а предлагает альтернативу парадигме милитаризм/пацифизм. Так, в этой работе существование и природа японского послевоенного антимилитаризма прямо не рассматриваются. Кроме того, сосредоточив внимание на национальной идентичности, я стремился заново ввести айнский вопрос в обсуждение проблемы Северных территорий и взаимоотношений Японии с Россией. Как указывается в одном из редких исследований, восполняющих эту лакуну, айны – коренное население островов, а также их отношение к Северным территориям практически не обсуждаются в современных работах по японско-российским отношениям (Harrison 2007).

Разбирая японскую политическую идентичность, я рассмотрел в главе 3, как отношение к советскому коммунизму не только определялось в общемировом контексте «холодной войны», но и подогревалось – через выяснение принадлежности Японии к одному из двух полюсов – внутренней борьбой между прогрессивным и консервативным лагерями. В главе 6 исследуется переконфигурация связки «Я/Другой» с появлением посткоммунистической России. В процессе этой переконфигурации предельную инаковость Советского Союза сменило понятие временнóй разницы, в рамках которой Россия воспринималась как нация, только что приступившая к процессу демократизации и строительства рыночной экономики. В отношениях с посткоммунистической Россией Япония подтверждала собственную идентичность зрелой капиталистической демократии. Как я показал, в этом процессе подтверждения политической идентичности присутствовала фундаментальная разница между Японией, с одной стороны, и другими ведущими капиталистическими демократиями Запада – с другой: последние активно занимались формированием в России демократических институтов, тогда как японская идентичность подтверждалась в основном через экономические отношения и предоставление гуманитарной помощи.