Японская кукушка, или Семь богов счастья

Так до утра и прождали. А как солнце взошло, подобрали их почтовые. Не пришлось Светлане показать своё боевое мастерство в битве со зверями лесными. Не пришлось. На неделю под Ишимом задержались, в себя от испуга приходили. Только б до снега управиться, думали обе, сидя на гостином дворе за чаем с баранками. Боязно. Впереди, почитай, вся Сибирь… Не фунт изюма.

7

После случая с Аркашкой меня больше никто не дразнил. Мальчишки, что потише, обходили меня стороной, а драчливые даже старались как-то угодить – предлагали подежурить вместо меня в классе, раскладывая учительский пюпитр перед уроком, или убирать шахматы в футляр после игры. Но – что странно – учителя тоже стали смотреть на меня по-другому. Раньше меня в классе как будто и не было. Я всегда внимательно слушал урок, но когда поднимал руку, чтобы ответить, спрашивали всегда других, хотя они и не знали правильного ответа. А теперь все словно прозрели – наоборот, если поднимали руки сразу несколько учеников, то всегда спрашивали первым меня. Поначалу я даже оглядывался – на кого указал учитель, но нет, он указывал теперь на меня. Неужели побить одного гадкого мальчишку хватает для того, чтобы тебя начали уважать? И разве не добро должно было привлекать внимание больше, чем кулаки и задиристость? Эти вопросы меня изводили, я вспоминал наставления бабушки и матери, что учили меня милосердию и благородству, и продолжал путаться в истинах на уроках Закона Божия.

Мы заучивали наизусть послание к коринфянам апостола Павла, где в главе 13-й было сказано:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий».

Полностью разделяя смысл сказанного, душой и мыслями, я всё-таки не мог понять, почему все об этом говорят, и даже заучивают, а поступают наоборот? Но, может, чтобы понять эти мудрые истины, надо было бы сначала хорошенько поразмыслить?

Ведь в другой главе этого же послания говорилось:

«Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше».

То есть, думал я, без издевательств талашкинских мальчишек и в особенности Аркашки Хромова мои страдания не приумножились бы, и я бы не смог увидеть сути вещей – что любовь и милосердие сильнее зла? Значит, гадкие люди необходимы для понятия сути вещей? Я морщил лоб, старался понять, как это получается, что случай с Аркашкой помог мне избавиться от страха и в то же время определённым образом ожесточил мою душу, ведь теперь я твёрдо знал, что никому не дам спуску, начни они меня снова дразнить. От этих мыслей пухла голова, и я не мог найти утешения даже в одиноких прогулках в укромных уголках парка.

Как-то раз я сидел за кустом жимолости, недалеко от места избиения Аркашки – меня почему-то всё время тянуло туда как магнитом – и размышлял о случившемся. Тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Так и есть – вскинув голову, я увидел Костю Коньковича. Он смутился и вышел вперёд, неловко поправляя фуражку.

– Ты чего? – спросил я, на всякий случай сжав кулаки.

А вдруг Костя захочет отомстить за приятеля?

– Ничего, – сказал Костя.

Было видно, что он что-то хочет сказать, но или не знает – как, или не знает – что именно. Мы помолчали.

– Ты это… якушка… – наконец сказал Костя, поправляя ремень, – но тут же осёкся, невольно обозвав меня прозвищем, данным моим обидчиком, – а ты здорово дерёшься. Тебя теперь все того… боятся как чёрт ладана.

Я молчал и смотрел на Костю.

– А ты? – наконец спросил я.

Костя зарделся и метнул на меня дерзкий взгляд:

– А я нет, – но тут же опустил голову и добавил почти шёпотом: – Ну разве что самую малость…

Я улыбнулся. Костя тоже. Он покопался в карманах и вытащил перочинный ножик.

– Глянь, как метну, – сказал он и, выбрав небольшое дерево, отошёл от него на несколько шагов и ловко метнул ножик, вытащив его из миниатюрных ножен. Вжик! Ножик упруго вонзился в ствол.

Костя торжествующе посмотрел на меня. Я понял, что это вызов. Но не такой, как у Аркашки, по подлости, а так – по-приятельски. Я встал, отряхнул брюки от сухой травы, подошёл к стволу, вытащил ножик из ствола. Он ярко блеснул на солнце остро отточенным лезвием. Хорош! Но я никогда не метал ножики в деревья. И даже в заборы. Как быть? Показать Косте, что я никакой не герой? Нет, стыдно… Я приметил, как он ухватил ножик за рукоять, прицелился и метнул. Я сделал то же самое. Вжик! Клинок попал в ствол, зацепился намного ниже того места, где пришёлся Костин бросок, но не удержался и упал в траву.

Костя обрадовался.

– Нет, не так. Хочешь, научу?