Японская новелла

Мандзю в эту ночь надела авасэ ²⁷из глянцевого шелка. Когда выходила из ворот, отправляясь на поиски матери, на ней было праздничное косодэ с узором из хризантем, поверх фиолетового полотна было надето двенадцатислойное хитоэ, хакама светло-зеленые, а на голове соломенная шляпа, какие носят горожанки. Костюм кормилицы в эту ночь состоял из полотна цвета индиго, на ней было узорчатое косодэ из шелка Мино, сверху надето семислойное хитоэ, хакама — полотняные. В узелок из ткани с густым рисунком она спрятала разные вещи. Кормилица положила узел на голову и так и ушла из родных мест.

Ни Мандзю, ни Сарасина не знали дороги, в горах они заблудились и, удивленные остановились. Мандзю сказала:

— Послушай, Сарасина! Говорят, что Камакура находится на востоке. Луна и солнце всходят на восточном небе, а вечернее солнце заходит на западе. Доверимся луне и солнцу, Сарасина! — и они пошли туда, куда им указывала луна.

Когда ночь сменилась рассветом, в деревне Тэдзука узнали, что Мандзю исчезла. Монахиня подумала: “Не иначе она отправилась в Камакуру, скорее нужно ее остановить”, — и как была, босая, бросилась догонять Мандзю. Вскоре она настигла беглянок в местечке Аманомия в Синано. Монахиня бросилась обнимать Мандзю:

— Послушай, Мандзю! Ведь Караито, наверное, скоро умрет, подумай, ты отправляешься в пасть к крокодилу. Если в Камакуре узнают, что у ненавистной Караито есть дочь, тебя обязательно казнят. Одумайся! Остановись!

Монахиня плакала.

— Пусть людям кажется странным, что я иду в Кама-куру, называю Караито матерью, ищу ее. Но я стану и два, и три года служить камакурскому господину, или господину Вада, или господину Титибу, только бы узнать, где мать. Я так решила, так и сделаю!

— Ну что ж. Знайте, недалеко от Камакуры есть храм, построенный паломниками, он называется храмом Фудзисава. У меня там есть один знакомый. Я укроюсь в храме Фудзисава, а вы проберетесь в Камакуру, — сказала монахиня.

Мандзю заплакала:

— Когда хочешь укрыться от чужих глаз, лучше всего идти в толпе, но ведь это невозможно. Думаю, мне суждено утонуть в пучине страданий, там закончить свой земной век.

— Знаешь, дети редко думают о своих родителях, а ты следуешь дочернему долгу. Выходит, ты сильная. Ты обязательно отыщешь Караито. Ты веришь Сарасине, очень хорошо, пусть она идет с тобой.

Кормилица сказала:

— В ту минуту, когда Мандзю позвала меня, и мы ушли вместе, я решила, что отправлюсь с ней в глубину гор Ноносуэ, в огонь, на морское дно, вместе с ней утону. Я знаю, что у вас доброе сердце, госпожа монахиня.

— Что ж, нужно, чтобы до Камакуры вас проводил мужчина, — решила монахиня.

Позвали Горомару. И вот они расстались, уходя в разные стороны, рукава их одежд были мокрыми от слез.

Мандзю ушла из Амэномия, миновала множество разных мест.

Вот она благополучно достигла земель Фукаси — Надежды Глубокой — связь детей и родителей глубока. Дым над вершиной Асама в Синано, в сердце он останется навсегда. Путники миновали гору Ирияма, в Кодзукэ — Токива — постоялый двор. Поклонились храму Итиноомия. Вышли в долину Нинотама, на Титибу Родительские горы подняли взор. Перевалили хребты Суэмацу, вот и застава Касуми. Уезд Ирума, селение Ясэ, Икура. Вот Хосиноя — Долина звездная, на небе — ни облака. Долина Тогами, и вот уже горы Камакура, холм журавлиный — Цуругаока ²⁸.

— О, бодхисаттва Хатиман! Взываю ко множеству богов! Услышьте меня, божества сыновней почтительности, спасите непрочную как роса жизнь моей матери Караито, — Мандзю молилась всем сердцем.

Этой ночью до самой зари, запершись, Мандзю писала письмо.

“Я благополучно добралась до гор Камакура. Бабушка, я грущу и думаю о тебе. Но ведь неизвестно, сможет ли попасть на гору Хорай та черепаха, что слишком печется о своей жизни. Я знаю, есть стихотворение, где говорится так:

Судьба неизвестна.
Мы осенью смотрим на месяц,
Но можем растаять,
Ведь жизнь — это только лишь бусы
Прозрачной росы.

И все же, мне было бы жаль расстаться с жизнью. И пока Караито не умерла, я должна хоть раз встретиться с ней”.

Так написала Мандзю.

“С гор Камакура бабушке в деревню Тэдзука. От Мандзю”.

Горомару был с ними на холме Цуругаока.

— Отнеси, — сказала Мандзю.

Горомару отправился обратно в деревню Тэдзука. А Мандзю пришла во дворец сёгуна и попросилась на службу.

Супруга сёгуна выслушала ее.

— Из какой ты провинции? Как зовут твоих родителей?

Мандзю ответила:

— Я помогала управляющему делами святилища Рокусё в Мусаси. Я не хотела бы называть имена своих родителей. Когда я буду служить, они приедут навестить меня.