Японская новелла

Супруге сёгуна не понравилось, что девушка не называет имен родителей.

— Ну ладно. Для начала будешь прислуживать в комнатах. — И она передала Мандзю придворным дамам.

Мандзю хорошо исполняла обязанности прислуги, умела ответить, проводить, куда надо. Дамы полюбили ее за сообразительность. Целых двадцать дней Мандзю не пропускала ни слова из того, что говорилось вокруг, в надежде, что кто-нибудь упомянет имя ее матери Караито, но никто его не произнес. Проснувшись как-то ночью, Мандзю сказала кормилице:

— Послушай, Сарасина, ведь уже двадцать дней прошло, и все эти двадцать дней я прислушиваюсь, может, хоть кто-нибудь произнесет имя Караито, но никто не назвал. Должно быть, ее уже нет в нашем бренном мире. Если бы она была жива, была где -то здесь, люди бы говорили о ней что-то, хорошее или плохое, но ведь никто даже имени не произнес! Наверняка она умерла. Тридцать два дня назад я отправилась ее искать, а теперь знаю, что нам не суждено встретиться!

Мандзю опустила голову и в тоске зарыдала. Кормилица рассердилась:

— Когда мы уходили из Синано, ты говорила, что и два, и три года пробудешь в Камакуре, а не прошло и двадцати дней, как ты уже льешь слезы. Говорят, когда человек познал вкус слез, ему не миновать смертной казни. Раз так, нечего ждать здесь худшего, завтра же придется отправляться назад в Синано. Для твоей же пользы, госпожа Мандзю.

Мандзю перепугалась, и бросилась в объятия к кормилице:

— Нет, нет, я не стану отчаиваться. Я возьму себя в руки, — она по-прежнему плакала.

И кормилица, и хозяйка проплакали всю ночь до утра. Когда ночь прошла и рассвело, Мандзю отправилась в глубину усадьбы: она огляделась и тут неизвестно откуда появилась распорядительница по кухне.

— Эй, Мандзю, за эти задние ворота заходить нельзя, это запрещено.

— Запрещено? Отчего это? Распорядительница ответила:

— С тех пор, как там в каменной темнице замуровали Караито-но маэ, ту, что раньше служила нашему сёгуну, туда запрещено ходить, всем, и мужчинам, и женщинам.

Наконец-то Мандзю услышала имя Караито! Будь Мандзю из снега, она бы растаяла от радости.

— Спасибо за науку, госпожа, я даже представить себе этого не могла.

Радостная Мандзю вернулась во дворец и подошла к кормилице.

— Радуйся! Я только что узнала, где Караито! — говоря это она жалобно расплакалась.

Кормилица тоже расплакалась от радости.

Был двадцатый день третьей луны. В горах Камакуры — любование цветами. Во дворце как раз никого. Мандзю в этот день решила пойти искать мать. Она потихоньку пересекла двор и заглянула за незапертые ворота. Должно быть, это Хатиман помог ей: стражи не было и ворота оказались приоткрыты. Мандзю очень обрадовалась, но еще колебалась. Часовые ее не окликнули, но, возможно — за воротами сторожевые псы. Мандзю оставила кормилицу у ворот, а сама пошла посмотреть за ворота. Она бродила туда-сюда. Над головой, в кронах сосен у подножия скал, шелестел ветер. Похоже, здесь никого не было. Когда у Мандзю сердце стало биться чуть спокойнее, она огляделась.

Когда облака немного рассеялись появилась полная луна. Мандзю зашла в сосновую рощу и увидела каменную темницу. Мандзю быстро подошла туда, прижала руку к двери, прислушалась. Что там, внутри? Караито почувствовала, что кто-то пришел.

— Эй, кто там подошел к двери? Оборотень или человек, посланный убить меня? Если это человек, значит кончился мой век в этом бренном мире, — она жалобно заплакала.

Мандзю слушала, и ей было так печально! Она просунула руку в щель и взяла мать за руку.

— Мама, ведь это твоя рука? А я — Мандзю. Милая мама!

Мандзю заплакала, и слезы текли ручьем.

— Мандзю осталась в Синано. В этом году ей исполнилось двенадцать. Сон это или явь? Видение? Конечно, сон, а когда проснусь — станет еще тоскливее, — Караито жалобно заплакала.

— Да, да, я и была в Синано, но ведь тебя арестовали, до нас дошли об этом слухи. Я здесь, чтобы спасти тебя.

Караито слушала, держа Мандзю за руку и теперь обливаясь радостными слезами. Сдерживая всхлипывания, она проговорила:

— А бабушка, с ней все хорошо? Как она живет?

— С ней все хорошо, не беспокойся.

— А ты одна пришла?

— Нет, со мной Сарасина.

— Что же она прячется?

— Я оставила ее сторожить у ворот, нельзя, чтобы меня увидели.

Мандзю привела свою спутницу. Караито сказала:

— Сарасина, ты редкостная женщина. Должно быть, тебе жаль меня. Мандзю связана со мной клятвой родителей и детей, поэтому она отправилась меня искать, а ты ведь кормилица, не родня. Замечательно, что ты здесь. С древних времен так повелось: за господином следуют, пока он процветает, а если он не в чести, то лишь немногие остаются с ним, о верных людях и в древности — то редко слышали, а теперь их просто нет, — Караито разразилась слезами, будто дождь пошел.

Сдерживая слезы, Караито продолжала:

— Мандзю, нам с тобой довелось встретиться, несмотря на всю злобу, которая есть в этом бренном мире! Но теперь, Сарасина, прошу тебя от всего сердца, вместе в Мандзю вернитесь в Синано.

Мандзю, плача, ответила:

— Я пришла сюда из Синано, чтобы спасти тебя от смерти, и теперь в Синано не вернусь.