Японская война. 1904 (СИ)

Впрочем, они готовились к тому, чтобы отбить этот кулак. Например, выкопанные по приказу Макарова укрепления придавали уверенности. На других участках фронта все было сильно проще. Даже в плане дисциплины. Так, солдаты 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии Кашталинского постоянно висели на вершинах холмов, порой целыми ротами, пытаясь рассмотреть наконец-то добравшегося до них врага. На их же участке все крепко знали свое место и пока даже не роптали.

— Степан Сергеевич, — тихо сказал штабс-капитан Клыков, с которым подполковник сошелся в последнее время. Молодой офицер умел держать дистанцию, когда нужно, и это подкупало. — Японцы уже шесть мостов на нашем участке навели, неужели командование не понимает, что тут и будет удар? Почему нас не усилят?

— Все они понимают, — проворчал Шереметев. — Но верят, что мы сдержим врага, пока генерал не подведет резервы. А если повезет, и враг завязнет да подставится под удар, то и вовсе хорошо будет.

— А ну как нас сметут? Как на островах? — капитан напомнил, как ночью японцы скинули передовые отряды с Кинтеито.

Сидевшие там дозоры заметили идущие с корейского берега лодки, дали по ним пару залпов, но и все. Дальше отошли без боя. Клыков считал, что такие позиции можно было и дольше держать, если нормально укрепиться. И подполковник был с ним согласен: если именно нормально укрепиться. А тут, кажется, кроме них никто о такой мелочи и не думал.

— Саперы идут… — капитан первым заметил лодку с японцами, замеряющими глубины с этой стороны островов. Как будто им это уже давно не известно.

— Заманивают, — покачал головой Шереметев.

Они не раз обсуждали с Макаровым возможное начало этого боя, и в итоге он согласился с доводами полковника. Впрочем, сейчас они все и узнают… Кто-то из артиллеристов не выдержал: сначала одна батарея заговорила по дерзкой лодке, потом еще одна, заодно пройдясь по скрытым листвой позициям на островах. Мгновение казалось, что на этом все и закончится, но тут заработали японские гаубицы.

— Как и говорил Макаров, — Клыков повторил мысли Шереметева. — Двадцать штук! И они нас ждали.

Несмотря на неравенство сил, оба офицера все равно до последнего надеялись на чудо. Русские пушки били быстро, гораздо быстрее врага, но они даже не смогли нащупать его скрытые в лесах позиции. А тяжелые гаубицы просто забрасывали тяжелые гранаты по примеченным наблюдателями квадратам. Одну за другой, и всего через пять минут все ближайшие батареи, показавшие себя, оказались уничтожены. И тут же сигнал: передовые японские роты начали разворачиваться и двигаться вперед.

— Время? — первым делом Шереметев зафиксировал начало атаки и сверил часы.

— Шесть ноль-одна.

— Узнаешь знамена, кто против нас? — подполковник попытался оценить силы врага.

— Кажется, это гвардейцы… — Клыков разглядел знаки на форме.

— Значит, точно направление главного удара.

Шереметев несколько раз выдохнул, успокаиваясь. Это не первый его бой, он готов — тем более, все закончится, и, наконец, можно будет вернуться. К черту Макарова с его хитрыми стратегиями, к черту японцев, его ждет Амалия Павловна, его ждет гвардия — настоящая, а не эта дикарская пародия.

Солдаты 3-й стрелковой, стоящие на первой линии, открыли огонь по врагу. Залп, залп… Как же мало падает японцев. А вот вражеская артиллерия сосредоточилась уже на окопах, и винтовочный огонь тоже начал стихать. На мгновение над позициями повисла тишина, и сквозь нее до Шереметева донеслись звуки полкового оркестра. Это Макаров выделил Доронину и его трубачам целый блиндаж, и вот они начали играть.

Новую мелодию. Шереметев прислушался, пытаясь разобрать слова. Комбат… Батяня… За нами Россия, Москва, Петроград!..

— Что это? — Шереметев почувствовал, как по спине бегут мурашки. Особенно его зацепил Петроград вместо Санкт-Петербурга — новое слово казалось одновременно чужим и таким правильным.[2]

— Песня, — доложил Клыков, который обычно и делился с нелюдимым подполковником всеми слухами. — Ее написал сам Макаров, говорят, когда еще батальоном командовал. Потому и «комбат» — звучит непривычно, рвано, словно удар затвора, но так по-настоящему.

Шереметев продолжал слушать. Огонь, батарея! Огонь, батальон! И опять про комбата, который не прятался за спины своих солдат. А ведь это он, Шереметев, сейчас этот самый «комбат». И солдаты его батальона нет-нет, но начали поворачивать головы в его сторону. А потом подпевать. Сначала тихо, потом все громче. Про него!.. Столица, о которой он еще недавно мечтал, разом стала такой далекой и неважной.

— Ждем, братцы! — заорал Шереметев. Сам, не как обычно через своих капитанов. — Ждем!.. Огонь!

Так вышло, что именно в этот момент песня тоже сказала «огонь», и ни один солдат не дрогнул, выпуская пулю за пулей в сторону врага.

* * *

Всего трясет. Сегодня умрет очень много людей, и сегодня я узнаю, а смог ли я что-то изменить. Не просто в случайной вылазке, а в чем-то большем.