ЯПОНСКИЕ ЛЕГЕНДЫ О ЧУДЕСАХ

Муж по имени Хиракими служил по военному ведомству. Он приходился близким родственником мятежнику Масакадо[62] и отличался нравом злым и жестоким. Он привязался к Коку и оставил его жить в своем доме.

Только прошло сколько-то лет, и он обвинил монаха в сожительстве со своей женой. Ему так ложно донес слуга. Услышав его слова, Хиракими возненавидел монаха и задумал месть. Схватил Коку и потащил его далеко в горы. Скрутив его, привязал к дереву и велел выпустить стрелу ему в живот, а она ударилась о тело, согнулась и упала на землю. Монах же разом догадался: судьба его такова, что напрасно должен он претерпеть, и стал тогда читать «Сутру лотоса» зычно и с достоинством. Стреляли раз пять или шесть, но стрелы все гнулись и падали. Поначалу стрелял слуга, а потом Хиракими взял лук сам, да только со всеми стрелами случилось то же, что и с первой. Всего же он выпустил двадцать девять стрел — и все без толку.

Тут оторопь взяла Хиракими, развязал он монаха и стал молить о прощении: «Грех великий взял я на душу и зряшно глумился над тобой, святым. Отныне не задумаю я против тебя дурное» — так он каялся и плакал. Потом они возвратились домой.

В ту ночь Хиракими привиделся во сне бодхисаттва Фугэн в золотых одеждах и верхом на белом слоне. У бодхисаттвы из живота торчали стрелы. Хиракими спросил: «Отчего живот твой утыкан стрелами?» Бодхисаттва отвечал: «Вчера ты ни за что ни про что хотел убить монаха. Вместо него я подставил свое тело стрелам».

Хиракими проснулся трепещущим от страха. Пошел к Коку, заплакал и покаялся, потом рассказал обо всем слуге. Минуло дня два или же три, и монах в глубоком отрешении от мира, читая сутру и молясь, ночью навсегда покинул дом. Бодхисаттва Фугэн сказал Хиракими во сне: «Эти годы ты совершал мне приношения. Благодеяние должно бы спасти тебя, да только ты хотел подло убить меня. Будда глаголет: “Видишь зло — удались скорее, видишь добро — скорее приблизься". Поэтому я и ухожу отсюда и навечно пребуду от тебя вдалеке».

Хиракими испугался сна. Пошел к монаху, а он ушел неизвестно куда. Хиракими плакал и горевал отчаянно.

О монахе Сайэне («Хокэ кэнки», № 75)

Сайэн был монахом в храме Тодзи[63], а родился он в земле Суо[64]. С детских лет читал он «Сутру лотоса» и от своего обычая не отступался. Достигнув зрелых лет, вернулся на родину и поселился в горном храме Мии, что в округе Куга. Статуя Каннон из того храма славилась чудесами. Сайэн сколько-то лет прожил в храме, проводя дни в чтении «Сутры лотоса», совершая приношения благовониями и цветами.

Случилось так, что выпал глубокий снег, многие дни люди не могли добраться до храма, и Сайэн чуть не умер с голоду. Но он читал «Сутру лотоса», страдания превозмогая. Как-то утром Сайэн выглянул в сад — там валялась туша оленя, задранного волком. Монах отрезал кусок мяса и съел его, продлив тем самым свою жизнь. Принес на алтарь цветы и продолжал читать «Сутру лотоса».

Прошло дня два или три. Сайэн готовил оленину. Из села пришел некий муж, и монах застыдился, что он ест скоромное. Человек тот заглянул в котел — там варились дубовые поленья. Гость удивился и спросил, зачем монаху это. Монах же подумал: «Не бывало еще такого, чтобы мясо превращалось в деревяшку». И рассказал все как есть. Селянин закричал от радости, расчувствовался и сказал: «Сострадание Каннон и сила молитвы сотворили чудо сие».

Монах между тем взглянул на статую Каннон: бок у нее разодран и из него вырван кусок. Тогда его осенило: ведь Каннон превратила себя в оленя, дабы накормить его. Посмотрел монах на Каннон и еще более укрепился в вере, все свои силы без остатка отдав молитве Каннон и чтению «Сутры лотоса». Сайэн много еще сотворил чудес — обо всех и не рассказать.

О святом Дзога с горы Тоно («Хокэ кэнки», № 82)

Святой Дзога родился в стольном граде Хэйане. Немного времени прошло с тех пор, как он появился на свет, а родители уже отправились по делам в Бандо. Укрепили на лошади нечто вроде паланкина, посадили в него кормилицу с младенцем, да так и путешествовали. Родители с кормилицей ехали впереди поезда. Уже сгустились сумерки. Кормилица возьми да и засни. Младенец с рук и скатился. Проехали уже немало. Кормилица глаза открыла — младенца нет как нет. Испугалась, ужаснулась, отцу с матерью сказала. Родители ее слова услышали, в голос закричали, заплакали: «Многие коровы, лошади и люди прошли по той дороге и, верно, затоптали насмерть нашего сыночка. Однако же хотим его увидеть хотя бы и мертвым и потому возвращаемся».