ЯПОНСКИЕ ЛЕГЕНДЫ О ЧУДЕСАХ

Поехали обратно. Видят — сын их лежит в ложбинке на камне посреди пыльной и узкой дороги. Лежит да в небо глядит, улыбается без заботы. Грязь к нему не пристала, на тельце — ни царапинки. Родители, кормилица и люди чужие младенца на руки брали, не могли надивиться. В ту ночь видели отец с матерью во сне: камень в пыли, а на нем подушка, каменьями расшитая, одежды небесные постелены. Поверх них младенец сидит, а по четырем углам стоят отроки небесные, ладони сложили благоговейно, приговаривают: «Родился ты изо рта Будды, и оттого защитили мы тебя». Родители глаза открыли, не могли чудесам тем надивиться, а любви их родительской еще больше прибыло.

Мальчику минуло четыре года, когда он заговорил впервые. Сказал родителям: «Должен я на гору Хиэй подняться, “Сутру лотоса" читать, учиться дорогой Великой Колесницы идти, дабы дела святые перерыва не знали». Сказал так — и снова молчок. Отец с матерью очень тому удивились — отчего это сын их такое сказал? Может, дух в него вселился? Так они гадали, дрожа от страха. И видела добрая матушка во сне: держит она сына на руках и кормит грудью. Глядь — а он вдруг обернулся монахом взрослым лет за тридцать, в руках сутру держит. Рядом мудрец стоит, отцу с матерью говорит: «Бояться нечего. Судьба сына вашего такова — быть ему святым». Проснулась мать, и паче прежнего уверовали они в сына.

Когда Дзога минуло десять лет, он взошел на гору Хиэй. Его взял в ученики настоятель школы Опоры Неба[65] наместник Дзикэй. С тщанием читал Дзога «Сутру лотоса», с усердием вникая в истины явленные и сокрытые[66]. Преуспел он в созерцании, учение Великой Колесницы постигнул. С толком спрашивал, с толком и отвечал, словно Касэн[67] в последние дни свои. Просветление и озарение приходили к нему, словно Кусё[68] был ему отцом. Каждодневно без изъятия прочитывал он по разу «Сутру лотоса» и три раза на дню в грехах каялся. Молитвы творил частые, как того предписывает Учение явное и Учение тайное. Людей наставлять не любил, славу с выгодой отринул. Одно у него было желание — от мира убежать и спрятаться.

Прежний государь Рэйдзэй[69] призвал Дзога к себе и велел ему молитвы читать оберегающие, а тот стал речи говорить безумные, телом двигать по-мерзкому, да так и ушел. Мать государя почтительно позвала его к себе, желая, дабы он был ее духовным наставником. Дзога же к ней вошел, стал ругаться словами непристойными, да так и ушел. Вот так силами всеми Дзога от мира отвращался.

Людную гору Хиэй покинув[70], от цветущей столицы подальше держась, взошел на гору Тоно, затворился там от глаз людских. Заповедей держался, помощи не искал. Так провел Дзога многие годы, четыре раза в году покаяние себе устраивал, на котором «Сутру лотоса» читал. Однажды явились ему во сне Хуэй-сы и Чжи-и[71], погладили по голове, сказали: «Как непорочен ты, сын Будды. Как упорен ты. Будды защищают тебя, бодхисаттва Фугэн оберегает». Дзога открыл глаза, в вере еще более укрепился, с еще большим усердием молитвам предаваясь. О делах мирских духи ему рассказывали, или же открывались они ему во сне. После того как укрылся Дзога на горе Тоно, он к людям больше не выходил, ни с кем ни слова не говорил и, временем дорожа, молитвам и священнодействию предавался.

Когда приблизился его последний срок, Дзога провидел свой смертный час за десять дней до кончины. Знал он, что в нравах этого мира о смерти сожалеть безмерно и жизнь оплакивать. А он улыбнулся, и радость его предела не знала.

Собрались вокруг Дзога монахи, стали причитать и плакать. Дзога же сказал им: «Мне, недостойному, много лет минуло, и долгие годы желал я скорее этот мир покинуть и вознестись в Край Вечной Радости. Утром исполнится сие. Радостно мне». Тут же стали службу служить, молитву Будде сотворяя. И еще разговор повели, смыслом глубокий. Стали песни Ямато[72] распевать и другие гимны возглашать. Сам святой Дзога тоже песню пропел. Слова там были такие:

Долгие минули годы.

Радостно мне —

Так близко счастье,

Луною недоступной

Взошедшее над морем.

С радостью встретить свой смертный час — все равно что бедному богатым сделаться. Верно говорю — ежели жить по заповедям Будды и желания отринуть, тогда и смерть примешь с радостью, как если бы от недугов избавился.

Вот так и расстался Дзога с людьми и призрачным, миром. Оставив людей, взошел он в келью чистую, сел на сиденье веревочное, «Сутру лотоса» стал читать, пальцы сложил как положено. Сидя так и скончался. Лет ему было больше восьмидесяти.

О настоятеле храма Тэнъодзи монахе Домэе («Хокэ кэнки», № 86)