Японский городовой

Кровь продолжала литься ручьём, как оно обычно бывает даже и при мелких ранениях в голову, и Николай почувствовал слабость. Хозяин лавки, возле которой всё произошло, медник, заботливо предложил подушечку для сидения. Цесаревич опустился на неё, прямо на край приподнятой над землёй деревянной платформы, образующей пол лавки. Прибежали стремглав Шевич и фон Рамбах5, доктор жутко волновался, и у него тряслись руки. Как нарочно, он не взял в эту поездку свой саквояж, над которым прежде все смеялись, называя походной аптекой. К счастью, владелец соседней лавки, торговец тканями, уже спешил с полотном для перевязки, да и у самого Рамбаха в карманах нашлись бинты и вата. Николай постарался несколькими фразами ободрить несчастного доктора, жена медника принесла тазик для мытья рук и несколько кастрюлек. Волков6 по требованию врача зачерпнул воды из протекающего по выложенной досками канавке прямо вдоль улицы, кристально-чистого ручья, и поставил её кипятиться на тут же принесённый из третьей лавки примус. Сочувствие простых японцев не вызывало сомнения, местные жители явно испытывали стыд и неловкость за происшедшее, и всячески старались угодить русским.

Шевич отошёл, тут же набросившись на японских сопровождающих с упрёками и обвинениями. Крики его было слышно, наверное, на два квартала вокруг. Сановники верещали что-то, пытаясь вставить хоть слово. Полицмейстер города, ехавший прямо перед цесаревичем и, безусловно, виноватый больше всех, не выдержав позора, удалился прочь. Николаю пришлось через Волкова попросить посланника прекратить сцену и успокоиться — от всего этого гвалта у него ещё сильнее болела голова, и так изрядно кружившаяся после ударов. Японские чиновники прикрикнули на своих, и воцарилась хотя бы относительная тишина. Полицейские, до того куда-то все подевавшиеся, собрались чуть поодаль. Николай задержался на них взглядом, и вдруг, остановив продолжавшего суетиться Рамбаха, сказал князю Барятинскому7:

- Владимир Анатольевич, вы изволили слышать, что говорили Николай Егорович и Эспер Эсперович?

Генерал проследил за взглядом цесаревича, замер на добрую минуту, пытаясь припомнить о чём шла речь… и вдруг рявкнул на русских офицеров, требуя окружить наследника и обеспечить его безопасность. Шевич тоже встал рядом, держа руку на револьверном кармане жилета. Николай, дождавшись, пока Рамбах закончит очередной этап перевязки, обратился к нему:

- Дмитрий Егорович, я полагаю, необходимо отправить телеграмму о случившемся батюшке и сообщить на корабли? Я хочу после перевязки тотчас отправиться на фрегат.

- Я немедленно этим займусь, Ваше Высочество.

Шевич отошёл, написал пару записок карандашом в блокноте, и отдал одному из сопровождавших его посольских. Вернулся он уже в сопровождении японского принца.

Арисугава Такэхито8 был поставлен происшедшим в донельзя неприятное положение. С одной стороны, он не отвечал ни за подготовку визита русского принца, ни за обеспечение его безопасности — этим занимались правительство и местные власти. С другой стороны, он представлял при этой поездке священную особу Небесного Государя9, и таким образом нёс ответственность за всё как гостеприимный хозяин. Подойдя к Николаю, он в самых искренних выражениях, какие только возможны в японском языке, принёс свои глубочайшие извинения за происшедшее. Фон Рамбах как раз закончил новый этап перевязки, но челюсть цесаревича ещё была свободна, и он ответил:

- Дорогой принц, прошу Вас ни минуты не думать, что это происшествие как-то повлияло на моё отношение к простому японскому народу, столь любезному и образцово порядочному. Однако же боюсь, я вынужден буду прервать свой визит в Японию, как в силу причин медицинского характера, так и из некоторых иных соображений…

Взгляд Николая упёрся на этих словах во всё так же толпившихся неподалёку полицейских, и Арисугава проклял про себя этих идиотов. Не зря говорят, что полицейского никогда нет там, где он нужен, зато он всегда есть там, где он не к месту. В тихом голосе русского принца Такэхито вдруг послышался свист летящих снарядов, а через расширенный зрачок уцелевшего глаза проглянула чернота стволов восьмидюймового главного калибра крейсеров. Ощущение неизбежности смерти накатило и схлынуло, оставляя за собой мерзкую пустоту в животе, а не заметивший ничего Николай продолжал тем временем:

- Поэтому я прошу оказать всяческое содействие в скорейшей моей доставке на ожидающие меня корабли, живым по возможности.

В голосе русского принца на последних словах проявился через почти неестественное спокойствие едкий сарказм, и Такэхито понял их смысл ещё до того, как закончил бубнить переводчик. Это было оскорбление, но оскорбление заслуженное, которое можно лишь принять и сохранить в памяти до лучших времён. Коротко поклонившись, Такэхито заверил русского принца в том, что окажет всю возможную помощь, и отошёл.