Японский любовник

Ганс Фогт разработал простую систему, по которой постояльцы Ларк-Хаус оценивали работу персонала; теперь директор недоумевал, как это Ирине всегда удается получать высший балл. Он предположил, что ее секрет — в умении тысячу раз выслушивать одни и те же истории с прелестью новизны; ведь старики повторяют свои рассказы, чтобы обустроить прошлое и создать приемлемый образ самих себя, стирая угрызения совести и преувеличивая свои реальные или вымышленные добродетели. Никто не хочет заканчивать жизнь с банальным прошлым. Однако секрет Ирины был не столь очевиден: для нее каждый обитатель Ларк-Хаус был как отражение ее стариков, Костеа и Петруты, которых она вспоминала перед сном по ночам, прося, чтобы они не оставляли ее в темноте — так же, как в детстве. Ирина выросла у них, возделывая кусок неблагодарной земли в далекой молдаванской деревушке, которой не достигало пламя прогресса. Большая часть жителей там по-прежнему кормились от земли и продолжали трудиться так же, как век назад трудились их предки. Ирине было два года, когда в 1989 году рухнула Берлинская стена, и четыре, когда окончательно развалился Советский Союз и ее страна превратилась в независимую республику; эти два события ничего не значили для девочки, зато старики причитали наперебой с соседями. Все единодушно твердили, что при коммунизме бедность была такая же, но существовало снабжение и уверенность, а независимость принесет только разруху и запустение. Кто мог уехать — уехали, так поступила и Радмила, мать Ирины, по домам остались только старики и дети, которых родители не могли взять с собой. Ирина запомнила бабушку с дедушкой сгорбленными от вечной возни с картофелем, морщинистыми от августовского солнца и январской стужи, усталыми до изнеможения, почти без сил и совсем без надежды. Ирина сделала вывод, что деревня для здоровья вредна. Внучка была причиной, по которой ее старики продолжали бороться, их единственной радостью помимо домашнего красного вина, едкого, как растворитель для красок, раз за разом спасавшего от тоски и одиночества.

На рассвете, прежде чем пешком отправиться в школу, Ирина таскала ведрами воду из колодца, а вечером, перед ужином из супа и хлеба, колола дрова для печи. Сейчас девушка весила пятьдесят килограммов в зимней одежде и ботинках, но обладала силой солдата и могла, словно новорожденную, поднять на руки Кэти, свою любимую постоялицу, чтобы перенести из кресла-каталки на диван или на кровать. Своими мускулами она была обязана ведрам воды и топору, а тем, что ей посчастливилось выжить, святой Параскеве — покровительнице Молдавии, посреднице между землей и блаженными небесными созданиями. В детстве Ирина по вечерам молилась вместе со стариками, встав на колени перед иконой этой святой; они просили об урожае картошки и здоровье для кур, просили о защите от бандитов и военных, просили за свою хрупкую республику и за Радмилу. Для девочки эта святая в синем покрывале, в золотом ореоле и с крестом в руке была более живой, чем мать на выцветшей фотографии. Ирина не скучала по Радмиле, но любила помечтать, как однажды мама вернется домой с сумкой подарков. Девочка ничего не знала о матери до восьми лет, когда Костеа с Петрутой получили от далекой дочки немного денег и потратили их с осторожностью, чтобы не возбуждать зависти в соседях. Ирина почувствовала себя обманутой, потому что мама не прислала ничего специально для нее, даже записки; в конверте лежали только деньги и две фотографии незнакомой женщины с обесцвеченными волосами и суровым лицом, совсем не похожей на девушку со снимка, который старики держали рядом с иконой святой Параскевы. Потом деньги начали поступать по два-три раза в год, и для нищих стариков это было поддержкой.

Драма Радмилы мало чем отличалась от историй тысяч других девушек из Молдавии. Она забеременела в шестнадцать лет от русского солдата, полк которого проходил через их деревню, и больше о нем известий не было; она родила Ирину, потому что попытки сделать аборт не удались, и, как только смогла, уехала подальше от дома. Много лет спустя, желая предупредить дочь об опасностях этого мира, Радмила перескажет ей подробности своей одиссеи — со стаканом водки в руке и еще двумя во лбу.