Японский любовник

Дом в Си-Клифф был такой большой, а обитатели его так заняты, что детские игры никого не интересовали. Если кто-то и обращал внимание, что Натаниэль проводит долгие часы с маленькой девочкой, это любопытство быстро проходило, уступая место более насущным делам. Альма подавила свой невеликий интерес к куклам и научилась играть в скрэбл с помощью словаря и в шахматы с помощью одной только решимости, поскольку стратегическое мышление никогда не было ее сильным местом. Натаниэль, со своей стороны, понял, что ему скучно собирать марки и жить в скаутских палатках. Они вместе готовили спектакли по пьесам, которые сочинял Натаниэль, и моментально ставили их на чердаке. Отсутствие публики им совершенно не мешало, потому что процесс был куда увлекательнее результата и артисты не гнались за аплодисментами; удовольствие состояло в обсуждении сценария и репетициях. Старая одежда, негодные занавески, ломаная мебель и прочая рухлядь на разных стадиях ветхости — вот что служило материалом для создания костюмов, декораций и спецэффектов; прочее дополнялось воображением. Ичимеи, приходивший в дом Беласко без приглашения, тоже входил в театральную труппу — на вторых ролях, потому что актер из него был никудышный. Мальчик компенсировал нехватку таланта своей феноменальной памятью и способностями рисовальщика: он мог без запинки декламировать длиннющие монологи, навеянные любимыми романами Натаниэля — от «Дракулы» до «Графа Монте-Кристо», а еще ему поручали расписывать занавес. Но их товарищество, с помощью которого Альме удалось справиться с чувством сиротства и потерянности, просуществовало недолго.

На следующий год Натаниэль поступил в колледж для мальчиков, устроенный по британскому образцу. И жизнь его в одночасье переменилась. Он не только переоделся в длинные брюки, но и столкнулся с безграничной жестокостью подростков, которые учились быть мужчинами. Натаниэль не был к этому готов: он выглядел как десятилетний мальчуган (хотя ему исполнилось четырнадцать, он еще не подвергся гормональной бомбардировке), вел себя как робкий интроверт и, к несчастью, увлекался чтением и был безнадежен в отношении спорта. Натаниэлю были недоступны бахвальство, жестокость и сквернословие, привычные для его соучеников: он не был таким по натуре, но безуспешно пытался притворяться, и пот его был пропитан страхом. В первую среду Натаниэль вернулся домой с подбитым глазом и в рубашке, закапанной кровью из носа. Он отказался отвечать на расспросы матери, а Альме сказал, что ударился о древко знамени. В ту ночь мальчик описался в постели, впервые за много лет. От стыда он затолкал мокрые простыни в каминную трубу; их обнаружили только в конце сентября, когда затопили камин и комната наполнилась дымом. Объяснения пропажи постельного белья Лиллиан тоже не добилась, но догадалась о причине и решила принять решительные меры. Она пошла к директору школы, рыжеволосому шотландцу с носом пьяницы, — он принял ее за штабным столом в кабинете с темными деревянными панелями, под портретом короля Георга Шестого. Рыжий объявил Лиллиан, что насилие в разумных пределах считается основным элементом педагогики в их школе, поэтому здесь практикуются контактные виды спорта, ссоры учеников разрешаются на ринге в боксерских перчатках, а нарушение дисциплины исправляется поркой по заднему месту, которую осуществляет лично директор. Мужчин следует ковать. Так было всегда, и чем быстрее Натаниэль Беласко научится внушать к себе уважение, тем для него же будет лучше. Директор добавил, что заступничество Лиллиан выставляет ее сына в смешном свете, однако, поскольку речь идет о новом ученике, он в порядке исключения забудет об этом случае. Лиллиан фыркнула и отправилась в контору мужа на улице Монтгомери; она ворвалась к Исааку для серьезного разговора, но не нашла поддержки и у него.

— Не вмешивайся, Лиллиан. Все мальчики проходят через такие обряды инициации и почти все выживают, — сказал Исаак.

— Тебя тоже били?

— Конечно. И, как видишь, результат совсем не плох.