Японский парфюмер

— Алина устроила мне Варфоломеевскую ночь уже через месяц после начала работы — из-за партии сухого молока из Германии, — продолжал Игорь Петрович, — шестнадцать тонн, не шутка. Купили по случаю, по смешной цене, прямо с таможни, где оно пролежало под арестом несколько месяцев. На момент ареста — что-то там было не в порядке с бумагами — оно было уже просрочено чуть ли не на год. Ну, мы могли бы сбыть его малыми партиями где-нибудь на окраине города, перефасовав в другую упаковку, указав другие сроки реализации. Вы, наверно, осуждаете меня, — Игорь Петрович с улыбкой взглянул на меня, — думаете, вот до чего доходит капитал в погоне за прибылью, как когда-то писали классики. Но, во-первых, что такое срок реализации? Понятие довольно условное. Если, допустим, он истекает тридцать первого декабря, то это вовсе не значит, что первого января продукт не годен к употреблению. Годен! Тем более весь свой товар мы пропускаем через качественный контроль, чем черт не шутит! Заключение по нашему молоку было положительным — к реализации пригодно. И не знали бы мы горя, не вмешайся Алина. «Закон есть закон» — dura lex, sed lex, — она на страже закона, она не допустит, и пошло-поехало! Короче говоря, устроила скандал — ах, народу продаются испорченные продукты! Ах, эти жулики-бизнесмены! И статью в газету тиснула! Могу показать, если интересно. Борец за правду, не побоялась выступить против собственного директора-жулика! — Игорь Петрович потянулся за бутылкой: — По чуть-чуть! — Плеснул мне и себе. — За Алину! Хоть упряма была, глупа, но личность. Личность! Чокаться нельзя.

Мы выпили.

— Ну, думаю, продавать это молоко я не буду, себе дороже. Звоню своей старинной знакомой, заведующей сиротским приютом, знаете, замечательная женщина, подвижница, еще одна идеалистка, но с другим знаком, объясняю ситуацию, честь честью, так, мол, и так, могу подарить вашим подопечным сухое молоко, слегка просроченное. Она чуть не плачет от радости, но долг превыше всего. Я пришлю к вам знакомого санврача, пусть проверит качество продукта, говорит. — Он достает сигарету: — Вы позволите? — Щелкает зажигалкой — трепетный огонь освещает резкие морщины и седые виски, — и продолжает: — Так эта ненормальная, извините бога ради, узнала об этом от своего дружка, был здесь у нас такой, ничтожество и сволочь порядочная, позвонила моей приятельнице, обвинила ее чуть ли не в убийстве детей, садизме, пригрозила судом, позором, одним словом, перепугала до смерти. Та бросилась ко мне, я ее успокоил как мог. Тут же собрал коллектив, говорю, так мол и так, слухи всякие нелепые ходят насчет партии сухого молока из Германии. Хочу сообщить вам, что молоко это по причине непригодности к реализации мы продаем областной пушной ферме, норок кормить. И выдал им чуть ли не часовую лекцию о разведении этого ценного пушного зверька — о рационе, который включает сорок три ингредиента, о витаминах, без которых им не выжить, о том, как они размножаются, и т. д. У меня там друг директором, тоже из бывшей красной профессуры. Так он ни о чем, кроме норок, говорить не может. Ну, и я понахватался. Под конец спрашиваю: «Будут возражения? Бумаги — в красной, «приказной» папке, на обычном месте. Желающие могут ознакомиться». Вот так, «демократия в действии» называется». — Он рассмеялся.

— Так и скормили все молоко норкам?

— Разумеется. Я же публично объявил.

Он достал новую сигарету, посмотрел на меня — я кивнула, — закурил. Он взглянул мне в глаза… так по-мужски, что я невольно вспыхнула и улыбнулась в ответ, хотя история с молоком была… как бы это помягче — сомнительной! Магазины забиты импортной просроченной дрянью… Но было в Игоре Петровиче столько обаяния, а кроме того, бывший профессор… Неужели все они — жулики и рвачи?

— Ладно, признаюсь. Я им подарил… — не продал, а подарил! — полтонны, а они на радостях заверили, что якобы не полтонны, а все шестнадцать. — Игорь Петрович открывал свои секреты непринужденно и легко, словно посмеивался над собой.

— А молоко продали? — против желания, в моем голосе прозвучало осуждение.

— А как же, продали, конечно. Вернее, загнали. Главное, сорвать куш, знаете ли, а там хоть трава не расти. Вот такие они нехорошие, Екатерина Васильевна, эти современные бизнесмены! — Насладившись моим замешательством, он сказал: — Нет, не продали. Подарили тому же детскому дому. Еще кое-что добавили. Тихо, по-партизански. Не лишать же детей питания из-за вздорной бабы! Еще не родилась та женщина, Екатерина Васильевна, которая заставит меня свернуть с дороги! А кроме того, существует такая вещь, как доброе имя, и то, что это не пустой звук, особенно понимаешь в моем возрасте. — Он замолчал. Помешал ложечкой остывший кофе. Снова улыбнулся, взглянув на меня.

— А что было потом?