Японский парфюмер

И мы пошли. Театр Русской драмы — массивное здание розового гранита в индустриальном стиле, пошло украшенное пышными гирляндами из роз и винограда, снопами пшеницы и молотами, приветствует нас громадными щитами с фотографиями из нового спектакля.

— «Священные чудовища», — читает Галка. — Жан Кокто. Ты видела? Это о чем?

— Не видела, только читала рецензию. О нем много пишут, и хвалят, и ругают.

Мы рассматриваем фотографии.

— Смотри, — говорит Галка, — Новикова! Совсем не меняется!

Я смотрю на культовую актрису — по-девичьи хрупкая фигурка, ямочки на щеках, нежный рот… С ума сойти! Сколько же ей сейчас лет? Первый раз я увидела ее в английской пьесе в роли молоденькой девчушки. Я была тогда на первом курсе. Уже тогда ей было за сорок… Я запомнила ее очаровательный жест: она коротеньким очаровательным «п-ф-ф» сдувала челку, и челка взлетала фонтанчиком. Мы ходили всей группой — четырнадцать девочек и один мальчик, Зорик, Зореслав Вахранеев, знаток восточных диет. Мама его руководила самым крутым городским ателье, и Зорик с удовольствием и знанием дела обсуждал фасоны платьев, модели из «Бурды» и косметику. «Зорик сказал!» — было приговором в последней инстанции. «Зорик сказал, что итальянская мода давно вышла на передовые позиции, а французская уступает ей во всем!»; «Зорик сказал, что брюки, даже белые, все равно стройнят!»; «Зорик принес новую диету из американского журнала!» Зорик то, Зорик се!

Зорик с достоинством руководил нашим маленьким девичьим коллективом все пять лет учебы в институте. Потом, к разочарованию своих подопечных, женился на девочке с параллельного курса. Сейчас они за границей и вряд ли вернутся.

И вот — снова неувядаемая Новикова! Сколько же лет ей сейчас? Любимый женский вопрос. Какая разница!

— Катюша, давай пойдем! — У Галки загорелись глаза. — А говорили, она эмигрировала. Пошли, а?

— А билеты? — засомневалась я. — Премьера все-таки!

— Идем, спросим.

Везение было на нашей стороне. Билеты ждали нас в кассе.

— Повезло, — сказала кассирша — Их вернули буквально минуту назад, прекрасные места.

— Неудивительно! — пробормотала Галка, услышав цену. — Я бы их тоже вернула за такие деньги.

— А что мы будем делать целых четыре часа до начала? — спросила я.

— Мне Ритку встречать надо! — спохватилась Галка. — Пошли вместе? И пообедаем у меня, а?

— Пообедаем? — вскричала я. — После «Клеопатры»? Нет, я, пожалуй, заскочу на работу. Там уже решили, что я их бросила.

И мы разбежались до вечера.

* * *

Театр начинается не с вешалки, как принято считать, а со своего особого запаха, еще в вестибюле, — запаха старых декораций, ткани, лаков, старой мебели, мастики для пола. И только после этого наступает черед вешалки. Зрителей было много. Это были в основном люди среднего возраста, просто одетые. Иногда мелькала обнаженная спина и сверкали украшения. Плавное, неторопливое течение толпы, приглушенные речи, при виде знакомых — легкий деликатный возглас. В руках программки и маленькие изящные бинокли. Чувство праздника охватило меня, и я подумала, что сто лет не была в театре… Почему? Компакт-диски, десятки программ на ТВ, Интернет… новое время, новые песни. «А театру три тысячи лет! Или все пять!» — вдруг пришло мне в голову.

Тяжелый, с золотой бахромой занавес, громадная хрустальная люстра, золотые лавровые венки и колосья на балконах, даже запах старой мебели и театральной пыли настраивали на ожидание чуда. Наши места были в третьем ряду, посередине. Мы уселись на мягкие, обтянутые бордовым сукном скрипучие кресла и, радостно возбужденные торжественной атмосферой — негромкими голосами, шелестом программок, звуками настраиваемых инструментов из оркестровой ямы, — переглянулись. Галка вдруг ткнулась лицом мне в плечо и всхлипнула.

— Перестань, — прошептала я, — а то и я сейчас разревусь! С сегодняшнего дня мы не пропустим ни одного спектакля. Поняла?

Галка только вздохнула.

Мягко и неторопливо уплыл вверх занавес. Померк свет люстры. На сцене — гримерная Великой Актрисы. Мужеподобная камеристка Великой Актрисы, толстая и неповоротливая, убирает в шкаф одежду. Стремительно входит Великая Актриса. На ней длинное развевающееся платье. Зал приветствует ее аплодисментами. Несколько человек в первом ряду поднимаются. За ними начинают вставать остальные. Великая Актриса прижимает руки к груди и кланяется. Улыбаясь, ждет тишины.

И начинается действие.

Великая Актриса закидывает свои прекрасные руки за голову и мелодично восклицает:

— Как я устала! Боже мой, как я устала! Домой! Домой! Я была отвратительна сегодня! Просто отвратительна! Молчи! Я знаю! — Жестом она останавливает толстуху, пытающуюся что-то сказать.

— Но, мадам, — говорит камеристка басом, — вас там девушка дожидается.

— Какая девушка? Ты же знаешь, я никого не хочу видеть после спектакля! — Великая Актриса, сверкнув кольцами, прикрывает узкой ладонью глаза. — Пусть приходит завтра! Завтра!

— Я ей говорила, мадам. Но она не уходит. — Камеристка сопит. — Она плачет.

— Плачет? Девушка плачет? Почему же она плачет?