Читаем Японский солдат полностью

Возник вопрос, как быть с этой солью. Многие захотели получить хоть щепотку до того, как соль пойдет в котелки. Сорвали с дерева листок, свернули его пакетиком, и каждому в ладонь была поровну насыпана кучка соли - только попробовать чуть-чуть. После высадки на остров солдатам частенько приходилось делить дефицитные продукты. И сейчас соль разделила поровну; отложили долю Тадзаки и двух часовых, а остальное вручили фельдфебелю Такано, чтобы сберег до ужина - мало ли что может случиться!

Оттого, что они попробовали соли, которую не видели уже несколько дней, или оттого, что было решено перебираться наконец на другое место, все повеселели, разговорились. Такано ушел, попросив говорить потише: скоро должен появиться противник. Но голоса не умолкали.

- Эй, Камисэко! Этой плантации дней на десять хватит? - спросил ефрейтор Мадзима, подойдя к навесу. Он с трудом переставлял тонкие, как сухие палки, ноги.

- Ты что, шутишь? - подал голос старший ефрейтор Узки. - Он осторожно снимал корочки с болячек на голени. - Где ты найдешь сейчас такую плантацию, чтобы десять дней кормиться. Дней бы пять продержаться, и то ладно.

- А вот и нет! - запротестовал ефрейтор Камисэко. - Одной папайи на три дня с лихвой хватит. А еще батат. Раз там есть ботва, значит, должны быть и клубни.

- Ну как же! - заметил Узки. - Да где вы сейчас найдете плантацию, которую еще не опустошили бы солдаты и дезертиры?

- Но, господин старший ефрейтор, - возразил ефрейтор Кавагути. - Если там побывали солдаты и дезертиры, то почему же они оставили так много папайи? Она ведь еще издали в глаза бросается.

Вчера утром Тадзаки и его группа принесли плодов папайи, и солдаты наелись наконец супа. Тадзаки шепнул потихоньку ефрейтору Кавагути, что плантация, которую они нашли, как будто не очень опустошена. Он сказал это только ему одному, ибо знал: Кавагути не из тех, кто разболтает остальным.

- А что, может быть, и правда, - проговорил Мадзима. - Слишком близко к морю, так что солдаты, может, побоялись туда заглянуть? Впрочем, если батат есть, и то уже хорошо! А много его там?

- Травой сильно зарос. Я толком не разобрал.

- А не водится ли в той речке рыба? Если есть рыба, мы спасены, - заметил старший унтер-офицер Есимура. Он лежал на боку, поглаживая ребристую, будто стиральная доска, грудь.

- Все может быть. Если спуститься к устью, там даже и крокодилы есть.

- Уж это точно! - сразу оживился ефрейтор Мадзима, глаза его заблестели. - Ох, до чего же вкусное у них мясо! Поймать бы одного - дней на пять хватило бы на всю братию.

Ефрейтор Мадзима еще до того, как противник высадился на остров, не раз бывал на морском берегу, неподалеку от устья реки, - он служил в патрульной части. Однажды они оглушили гранатой крокодила и съели его.

- Наверно, кожу трудно сдирать, - заметил Есимура.

- Да нет. На брюхе шкура не очень жесткая.

- Тогда ты, Мадзима, будешь у нас специалистом по крокодилам. Подстрелить их можно?

- Нет, их пуля не берет. Разве если только изловчишься и в рот попадешь…

- Эй вы, не так громко! - послышался голос Тадзаки.

Младший унтер-офицер вернулся усталый, ни с чем - винтовку он нес в руке.

- А рота на юг уходит, - сказал ему Мадзима.

- На юг? Неужели господин фельдфебель вернулся?

- Да. Велел вам прийти к нему, как только явитесь.

Тадзаки поставил винтовку в пирамиду и поспешил к командиру роты. В шортах и рубашке с короткими рукавами он смахивал на огородное пугало, но худые ноги и руки все еще были жилистыми и крепкими.

Есимура поднялся: решил сходить по нужде, а потом немного вздремнуть до вечера. И тут он заметил пристальный взгляд младшего унтер-офицера Куниэды, лежащего у выхода. Тусклые, словно подернутые льдом глаза, наполненные слезами, явно молили об одном: не бросайте меня, не оставляйте здесь одного.

Младший унтер-офицер Куниэда уже трое суток не вставал с постели. Поредевшие волосы, опухшее, землистого цвета лицо свидетельствовали о последней стадии болезни. Жить ему оставалось считанные часы. При переходах всегда возникал страшный вопрос: что делать с такими солдатами. Бросить - бесчеловечно. Но ведь они умирали, как только рота добиралась до места. А для того, чтобы донести больного солдата, заведомо губили еще одного. Видимо, на этот раз они понесут поручика Харадзиму - командира роты оставлять нельзя. Старший ефрейтор Ямасита, лежащий чуть дальше Куниэды, со вчерашней ночи не приходит в сознание, и уж его-то обязательно оставят здесь, но кто понесет Куниэду?

- Ты сможешь идти? - спросил Есимура.

Куниэда не ответил, только слабо повел подбородком.

- Ничего, - сказал Есимура. - Это тут, недалеко. Не волнуйся.

Есимура поднялся с таким ощущением, будто сбросил с себя какую-то тяжесть.

Ефрейтор Кавагути вытряхнул содержимое из вещмешка. Перебирать вещи перед переходом на другую позицию вошло в привычку у солдат.

Кавагути все еще таскал с собой солдатскую книжку, амулет, сберегательную книжку и ненужные теперь деньги - все, что другие давным-давно выбросили. Теперь он разложил все это на одеяле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза