Японский солдат

Никто из японских солдат не верил этим листовкам. Все до единого были убеждены: если они сдадутся в плен, их либо убьют на месте, либо заставят работать, возьмут у них кровь для своих раненых, а затем все равно убьют. Однако ефрейтор Кубо сказал Есимуре, что не верит этим россказням.

Наблюдая за действиями австралийских солдат, Есимура терялся в догадках, что они собираются с ними делать. Теперь они обращались с японцами мягче, чем вначале, поэтому страх понемногу улегся. Есимура не чувствовал ненависти к этим солдатам. Он и раньше, когда был в Центральном Китае и видел там пленных китайцев, не испытывал к ним враждебного чувства. Напротив, он думал о них с жалостью.

Вскоре троих японцев в сопровождении конвоя, вызванного по рации, отправили в тыл.

III

Тыловая часть располагалась неподалеку. Под охраной солдат они прошли километра полтора вдоль главной дороги и увидели слева большую поляну с вырубленными деревьями. В центре этой большой круглой поляны сгрудилось более десятка низких палаток, по краям были навалены стволы и сучья деревьев, образуя высокий завал. Внутри, как бы поддерживая это заграждение, была натянута колючая проволока.

Есимура сразу же определил, что это была позиция противника. Они впервые видели ее днем, хотя раньше, ночью, частенько «прорывались» на такие позиции. Это вовсе не означало, что они перерезали колючую проволоку и врывались за заграждение. Правда, вначале, во время боев на реке Преак, когда они были еще настроены по-боевому, случалось и такое. Но, убедившись, что чаще всего солдаты попадают под сплошной огонь пулеметов, даже не достигнув палаток, и остаются висеть на колючей проволоке, они решили, что подобное безрассудство ни к чему. Тогда они начали обстреливать палатки, спрятавшись за срубленными деревьями, нагроможденными вокруг, но уже через минуту их окружали и заставляли замолчать. К тому же они поняли, что кровати стоят ниже уровня земли, так что стрелять по палаткам не имеет смысла. После боев на реке Преак, когда остатки разбитых частей разбрелись по джунглям, они повадились кидать гранаты через изгородь и тут же удирать - словно нашкодившие дети. До палаток было метров пятьдесят - шестьдесят, и гранаты до них не долетали, в лучшем случае они падали сразу же по ту сторону колючей проволоки. Японские солдаты понимали всю бессмысленность этих ночных вылазок и тем не менее иногда предпринимали такие «прорывы» для того, чтобы хоть как-то насолить противнику, а кроме того, доложить в штаб батальона, что они еще действуют.

И вот теперь их привели на позицию противника средь бела дня - как пленных. Все выглядело сейчас совсем иначе, чем ночью, когда они, незаметно подкравшись в темноте, оглядывали позиции врага при свете палаточных огней.

На позиции, куда их привели, кипела работа. Еще валялись там и тут поваленные деревья, и обнаженные по пояс солдаты обрубали с них сучья, распиливали бревна на куски; другие солдаты копали землю, разгружали машины; поодаль тянулся вверх дымок - там что-то пекли на костре. Треть вырубки была еще в тени, но остальную часть уже ярко освещало утреннее солнце. После темноты джунглей от яркого света резало глаза.

Когда пленные под конвоем вошли за ограждение, солдаты, бросив свои дела, уставились на них. Лица их не выражали ни враждебности, ни ненависти. Они глядели на пленных хмуро и с состраданием. До сих пор австралийские солдаты - и те, что захватили их в плен там, на передовой, и те, что привели их сюда под конвоем, - были суровы и молчаливы, теперь же пленные впервые ощутили нечто вроде сочувствия.

«Что же это такое, - пронеслось в голове Есимуры. - Если правда, что пленных пощадят, как говорилось в листовках, то почему же они смотрят на нас с такой жалостью? Не потому ли, что они знают, какая ужасная нас ждет судьба?» И Есимура вдруг с необычайной ясностью понял: он в плену. Он как бы впервые увидел себя и своих товарищей со стороны - словно дикие зверьки, вытащенные из норы на свет божий. Такано и Тадзаки всю дорогу молчали, и Есимура не знал, о чем они сейчас думают, это еще больше усугубляло его мрачные предчувствия.

Их подвели к одной из палаток. По пути к ней пришлось обходить или перепрыгивать через желтые телефонные провода, тянувшиеся со всех сторон. Все палатка были одинаковой величины, в каждой - два ряда раскладушек, по три в ряд. В палатке, возле которой они остановились, стоял только стол - вероятно, здесь размещалась канцелярия части.

Навстречу пленным вышел высокий человек, судя по всему, офицер. На нем была такая же зеленая форма, как и на солдатах, так же закатаны рукава рубашки. Офицер был без берета, с тщательно напомаженными волосами. На погонах какие-то знаки различия, но, в каком он был чине, пленные не разобрали.

Офицер сказал что-то конвойным. Солдаты говорили с ним без церемоний, как с равным, так что совершенно невозможно было понять, что это за человек.

Офицер обратился к Есимуре.

- Ты говоришь по-английски?