Читаем Японский солдат полностью

В одном судке было картофельное пюре с морковью и зеленым горошком. Сверху лежало три толстых ломтя ветчины. В другом судке два консервированных персика в молоке, и с краю - большой, но тонкий ломоть хлеба. В эмалированных кружках - кофе с молоком. И это порция на одного человека. Солдаты отправились за второй порцией.

Когда был доставлен обед для всех троих, Есимура решил поддразнить Тадзаки.

- А не отравлено ли все это? - спросил он.

- Черт с ним! - отозвался Тадзаки и с жадностью набросился на еду.

- Ешьте, господин фельдфебель, - сказал Есимура, взяв хлеб.

Такано, словно очнувшись, некоторое время непонимающе смотрел на обоих, затем взял вилку.

Они съели все мгновенно - за две-три минуты. Первым расправился с обедом Тадзаки.

- Как будто вовсе и не ел, - сказал он, поглаживая живот. - Куда все подевалось - непонятно.

- У них главная еда - хлеб, а нам хлеба совсем мало дали. Словно на закуску, - заметил Есимура.

- Да ведь класть некуда. На краешек судка положили. Будут они с нами церемониться - мы же пленные.

- Да, потому, наверно. А им, таким здоровенным, этой порции маловато, пожалуй.

- Мне и три обеда не хватило бы!

- А персики какие вкусные! - облизнулся Есимура.

- По вкусу пришлись? И что это у них вся еда какая-то сладкая, как для младенцев!

После того как обед закончился, солдаты принялись мыть посуду. Рядом с будкой охранника, возле кухни, стояло три бака. В один из них выбрасывали остатки нищи, в другой, видимо наполненный горячей водой, опускали судки и с лязгом полоскали их там.

Большинство солдат выбросили картофельное пюре, некоторые вместе с пюре выкинули даже ветчину.

- Какая жалость! Лучше бы нам отдали, - вздохнул Тадзаки, глотая слюнки.

- Да они, видно, порции по три съели, вот и осталось.

- Это уж точно! - подхватил Тадзаки. - И хлеба, наверно, кусков по десять сжирают.

Вымыв посуду, солдаты расходились по своим палаткам, помахивая судками. Некоторые подходили к проволочной сетке взглянуть на новое пополнение.

После обеда в сопровождении все тех же двоих охранников появился офицер и какой-то японец.

Смуглый, коренастый, он был одет почему-то не в зеленую австралийскую форму, а в рубашку цвета хаки.

Войдя в палатку, он спросил обыденным тоном:

- Обедали?

Говорил он на очень правильном японском языке. Пленные в замешательстве молчали. Тогда японец снова спросил:

- Еды, конечно, не хватило?

Есимура неохотно подтвердил.

Тогда японец с легким смешком сказал:

- Для начала вполне достаточно. Пленным, которые прибывают сюда, кажется мало, однако сразу есть досыта вредно - можно испортить желудок.

И, усмехнувшись, он ушел с офицером в пустую палатку.

Такано последовал за ним. Лицо у него было суровое.

В палатке стоял длинный стол и лавка.

- Пожалуйста, сюда, - пригласил офицер, и Такано сел напротив него. Японец, видимо уроженец Соединенных Штатов, расположился рядом с офицером и сразу же заговорил:

- Почему, когда вас допрашивали на передовой, вы не сообщили своего имени и звания? Скажите нам, как вас зовут и в каком вы звании.

Такано молча разглядывал японца. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим. На круглом лице - узкие, как будто добрые глаза. Однако в выражении лица была заметна какая-то несвойственная японцам сухость. «Что он за человек? - подумал Такано. - Говорит, не обращая внимания на офицера, по-японски изъясняется совершенно свободно. Как он оказался в австралийской армии? Кто он?»

Такано молчал. Тогда японец настойчиво повторил вопрос:

- Так и не назовете своего имени?

Такано не ответил.

- В таком случае вы ставите нас в затруднительное положение. Кстати, звание ваше мы уже знаем. На вашей гимнастерке были погоны фельдфебеля. Не так ли?

Такано удивленно поднял брови - странно: рядовые солдаты, а в японских знаках различия разобрались.

- Вы немного насторожены. Беспокоитесь, что мы сделаем вам что-нибудь плохое? Думаете: поговорят тихо-мирно, а потом отвезут куда-нибудь и начнут пытать. Не так ли?

Японец внимательно глядел в лицо Такано, опустив руки со сцепленными пальцами на бумаги, лежащие на столе. На одном пальце поблескивало толстое золотое кольцо. Такано по-прежнему молчал.

- Успокойтесь, ничего подобного не случится, - продолжал японец. - Конечно, мы хотели бы получить информацию о японской армии, но насильно выпытывать у вас то, чего вы не желаете сказать, не будем. Применить насилие - значит нарушить Женевскую конвенцию, а этого мы не можем допустить. К тому же мы, в общем-то, уже осведомлены о положении японской армии на острове. Каждый день сюда доставляют одного-двух пленных. Среди них попадаются такие же молчаливые, как вы, но те, кто сами подняли руки и перешли к нам, готовы рассказать все что угодно. Мы знаем примерно и численность, и расположение частей вашего полка. Вы можете и не говорить, из какой вы части, мы все равно уже давно поняли, что вы из батальона Мураками. Не так ли? Не хотите закурить? - Японец протянул Такано сигареты, внимательно глядя ему в глаза и словно стараясь понять, о чем тот думает.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза