Читаем Японский солдат полностью

Однако здорово же изменился Кубо! Почти четыре месяца назад он ушел в джунгли, заявив, что идет сдаваться в плен. Теперь он был одет в красную фуфайку, длинные волосы небрежно зачесаны наверх, лицо округлилось и загорело.

Такано тоже узнал ефрейтора. При виде Кубо он испуганно отпрянул назад: «А… это вы!…»

Австралийский солдат, наблюдавший эту сцену, спросил у Кубо:

- Вы что, знакомы?

Кубо что- то ответил ему и затем, с помощью других «красных фуфаек» сбросив узлы из кузова машины, обратился к Есимуре и остальным:

- Заходите, пожалуйста!

Пятеро пленных вошли в ворота.

- Вот и хорошо! - говорил Кубо, шагая впереди. - Подумать только - все трое вместе приехали!

Есимура тоже был рад видеть Кубо, но беспокоился, не слышал ли Такано, как Кубо назвал их по именам.

Охранники уехали на грузовике, никто из них в лагере не остался. Видимо, здесь царило самоуправление.

Когда пятеро вновь прибывших одетых в австралийскую форму «джангл грин», качаясь от слабости, вошли на территорию лагеря, пленные в красных фуфайках побросали работу и окружили их со всех сторон. Да и работали ли они здесь вообще? Многие были обнажены по пояс, кожа лоснилась от пота, на лицах - ни тени уныния.

Когда пятеро вновь прибывших подошли к ближайшему зданию, видимо кухне, и мужчина, который стоял на бетонном полу, залитом водой, в одном фундоси с полотенцем на голове, спросил:

- Кубо-сан, эти из какой части?

- Из той же части, что и Кубо-сан, - громко ответил вместо Кубо один из двух сопровождавших их пленных.

- Так, так. Сами сдались?

- Принесите кофе для пятерых. И поскорее, - не отвечая на вопрос, сказал Кубо и, засмеявшись, пошел вперед.

Они шли мимо рядов низких палаток с раскладушками, где, судя по всему, спали пленные, мимо подсобных помещений. Иногда это были просто навесы из парусины, укрепленные на деревянных столбах и стропилах. В центре лагеря - небольшая площадь, покрытая зеленой травой, с цветочной клумбой посередине. Несколько пленных играли там в мяч. Из-под душа, на ходу выжимая мокрые полотенца, выходили нагие мужчины в сандалиях на босу ногу и останавливались, разглядывая новичков.

Выражение лиц, неспешные движения заключенных наводили на мысль о том, что, не будь проволоки, красной одежды и прочих примет лагерной жизни, здесь было бы совсем как в расположении роты где-нибудь в Центральном Китае. Все это настолько поразило Есимуру, что он не смел даже поднять глаз.

Они вошли в какую-то палатку, где стоял простой деревянный стол и лавка, и сели. Двое заключенных в красном, сопровождавшие их, положили узлы на стол.

- Кубо! - Выражение лица у фельдфебеля Такано было суровое - видимо, он собирался задать вопрос, который давно его мучил. - Здесь есть солдаты из роты Мураками?

- Конечно, - спокойно ответил Кубо, протянув пачку с сигаретами Есимуре и Тадзаки. - Человек пять.

Такано помолчал немного, разглядывая Кубо, и снова спросил:

- А ты что, здесь главный?

- Нет, я ответственный за связь с австралийской администрацией.

- Когда в плен попал?

- Что это за тон? - рявкнул один из тех, кто принес узлы; грозно выпрямившись, он остановился перед Такано. - А ну, придержи язык! Тут тебе не армия. Ты теперь пленный, а это значит, нет у тебя здесь ни власти, ни звания.

Такано с изумлением, почти в упор разглядывал стоявшего перед ним. Заключенный был в очках - одна дужка оторвалась, и ее заменили веревочкой. Брови у него были густые, волосы, по-видимому очень жесткие, стояли ежиком. Такано сразу же определил: это не офицер, скорее всего унтер-офицер или фельдфебель из старослужащих. На него давно уже никто не кричал, и поэтому Такано сначала удивился, а потом разозлился. Однако этот заключенный, пожалуй, прав: если ты стал пленным, нет у тебя ни звания, ни власти. Такано и сам считал, что похоронил и свое прежнее звание, и человеческое достоинство.

- Эй ты! Слушай и запоминай: все, кто попал сюда, будь то офицер или фельдфебель, не имеют права унижать другого. - И, обернувшись к остальным вновь прибывшим, позвал: - Пойдемте-ка все за мной.

Пленные поднялись и пошли следом за мужчиной. Они вошли в большое строение без стен - просто деревянный навес, покрытый брезентом. Вдоль длинного стола тянулись два ряда лавок - видимо, здесь была столовая. На одном из столбов висела квадратная доска, на которой белело какое-то объявление. Мужчина подвел всех пятерых к листку.

- Прочтите.

На листке толстыми корявыми иероглифами было выведено:

Наша клятва

1. Мы не военные.

2. Званий у нас нет.

3. Все мы - японцы.

4. Клянемся уважать человеческое достоинство и помогать друг другу.

5. Клянемся всегда гордиться тем, что мы японцы, и не посрамить чести родины.

Пятеро новичков некоторое время молча рассматривали листок. Такано понял: здесь свой порядок, особый мир. С того момента как он попал в плен, окружающее перестало существовать для него. Жизнь солдат противника, которую он наблюдал со вчерашнего дня, не вызывала у Такано ни любопытства, ни удивления, ни страха - ничего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза