Японский солдат

В ясный лунный вечер пленные вытащили раскладушки из палаток; одни безмятежно спали, другие болтали, собравшись по двое, по трое. Некоторые пели песни, рассказывали анекдоты или играли в сёги.

В джунглях им никогда не доводилось любоваться луной. Лишь изредка, выйдя в речную долину и увидев белый чистый лик луны, они вдруг с болью в душе вспоминали жизнь в Японии или в Китае. Но как только луна скрывалась, они тут же возвращались к ужасной действительности.

В лагере же в ожидании ужина пленные каждый вечер наслаждались лунным сиянием.

Ёсимура отозвал Кубо, желая остаться с ним наедине. Они уселись на траву возле самой проволочной загородки, неподалеку от офицерских палаток. Трава вдоль загородки была подстрижена наподобие газона, и на ней группками расположились пленные.

С тех пор как Кубо предложил ему в джунглях перебежать к противнику, Ёсимура еще ни разу не оставался с ним с глазу на глаз. Ему о многом хотелось поговорить с Кубо — о том, что неудобно было обсуждать на людях, но днем Кубо трудно было поймать — он выполнял обязанности переводчика, был занят разными хозяйственными делами, а вечером проводил беседы с пленными.

Когда дивизия высадилась на остров, Кубо оказался в подразделении, которым командовал Ёсимура. Ёсимура после призыва в армию сразу же попал в действующую часть и пять лет провел на фронте. Его очень интересовали интеллигенты вроде Кубо, он частенько вызывал его в офицерскую комнату и там вел с ним длительные беседы. Кубо говорил, что правительство Коноэ было против великой восточноазиатской войны, но военная верхушка настояла на своем, хотя флот занял пассивную позицию. Ёсимуру все это привело в изумление — ничего подобного ему до сих пор не доводилось слышать. Когда Кубо вернулся в роту, после того как прослужил два года в штабе дивизии, Ёсимура прежде всего спросил у него, что он думает о ситуации на фронте. Кубо сказал, что поражение Японии предрешено и что это всего лишь вопрос времени. Японский флот, видимо, полностью уничтожен в морском сражении у Филиппин, самолетов не хватает даже для обороны самой Японии — города подвергаются непрерывным массированным бомбардировкам. Военная мощь союзников постоянно растет, а Япония из-за блокады морских коммуникаций, не имея возможности воспользоваться ресурсами стран южных морей, на которые рассчитывала сначала, вынуждена сокращать военную промышленность. Ко всему прочему армия Советского Союза подошла к самому Берлину. Таким образом, положение японских войск вообще и на острове в частности совершенно безнадежно. Ёсимура вспомнил, каким был Кубо в то время — он едва передвигался, ноги распухли, покрылись язвами. Теперь, в лагере, Кубо стал неузнаваем. Робкий, неумелый первогодок оказался в лагере руководящей фигурой. Ёсимуре даже неловко было теперь обращаться к нему на «ты», как прежде. Однако и перейти ни с того ни с сего на «вы» тоже как-то неловко. К счастью, Кубо, как и прежде, назвал его «господином командиром подразделения», и Ёсимура решил оставить все, как было раньше.

— Не пойму, что это со мной, — начал он. — Все беспечно любуются луной, а мне почему-то грустно и тревожно, как-то не по себе.

— Что же вас тревожит? — спросил Кубо, заглядывая ему в лицо.

— Как тебе сказать… — Ёсимура опустил голову. — Чувствую: я совсем не тот, что прежде. Не могу с легкой душой, как бывало раньше, любоваться луной, и кажется, теперь уж никогда не смогу, до конца своих дней… Как подумаю о том, что я в плену, такая тоска берет… Однако остальные, я гляжу, нисколько не унывают. О тебе я не говорю, но другие, особенно те, кто уже давно в лагере, — у них, похоже, нет никаких забот. Можно только позавидовать. Я вряд ли смогу когда-нибудь стать таким.

— Вы слишком много думаете, господин командир подразделения, — заметил Кубо. — Хотите закурить?

Мне австралиец сигареты дал. — Кубо вытащил из нагрудного кармана пачку американских сигарет «Лаки страйк», протянул Ёсимуре и взял одну себе. — Я думаю, здесь нет ни одного человека, который был бы абсолютно спокоен, ни о чем бы не тревожился, не переживал. Возможно, на первый взгляд люди здесь кажутся беспечными — занятий никаких, — но на душе у каждого вовсе не так уж безоблачно.

— Вы думаете? — недоверчиво спросил Ёсимура, зажигая сигарету. — Мне что-то не кажется…