Японский солдат

— С таким серьезным видом упрашивал, — рассказывали они потом. — А мы ответили: «Может, и не сообщим. Но это решаем не мы одни. Как все скажут, так и будет». Тогда он испугался и стал уговаривать нас замять это дело.

Пленные все еще не остыли от возбуждения, находились даже храбрецы, готовые сообщить о происшедшем австралийцам. Однако сделать это мог бы только Кубо, а тот явно не собирался ничего предпринимать.

Кубо, напротив, очень удивился, увидев, что их угроза подействовала так сильно и что поручик серьезно озабочен. Командир батальона, видимо, попросил Оцуку поговорить с пленными. Значит, он опасался попасть в число военных преступников. Возможно, опасения эти не напрасны, так как только что стало известно о смертном приговоре генерал-лейтенанту Ямасите Томоюки. Но как понять психологию человека, который с апломбом призывает своих подчиненных вести столетнюю войну с англосаксами, а сам боится, как бы не узнали об этом власти?! Значит, подполковник прекрасно понимает, что особый путь Востока не есть непреложная истина.

Выходит, что высокомерие с подчиненными и раболепие перед власть имущими — две стороны одного и того же характера. В батальоне мгновенно изменилось отношение к шестой роте, пленные почувствовали это уже на следующий день, и эта откровенная перемена просто ошеломила их. Утром им сразу же выдали по два табачных листа на человека и по пакету конфет на двоих. Продовольственный паек день ото дня увеличивался, и пища становилась все разнообразнее — им начали выдавать даже заржавевшие от долгого хранения в подземном складе банки мясных консервов, которые полагались офицерам. Сменили и одежду: они получили новые носки и белье. В спешном порядке устанавливались железные бочки для бани, подводились трубы.

Было ясно, что все эти перемены происходят не от искреннего желания изменить положение пленных, а лишь из опасения, что они пойдут на крайние меры. Пленные чувствовали, что за внешним дружелюбием солдат и офицеров других рот таится скрытая неприязнь.

Стремительная перемена в отношении батальонного начальства к шестой роте, естественно, привела к психологической войне между шестой ротой и остальными солдатами. Теперь уже солдаты шестой роты не могли себе позволить никакой расхлябанности и разболтанности. Раз они заявили во всеуслышание, что чтят память погибших однополчан, они должны были теперь показать свою особую дисциплинированность. У них уже был опыт такого рода — в лагере для военнопленных в Лаэ, когда они восстали против формальной уставной дисциплины капитана Окабэ, — и они решили теперь показать, что такое настоящая дисциплина в коллективе. Теперь они раньше других рот собирались на работу, точно соблюдали ее часы, выполняли ее тщательно и рьяно следили за опрятностью в одежде и чистотой в казарме. Словом, отказавшись отдавать честь офицерам, отвешивать поклон императорскому дому и бубнить «Памятку солдата», они сознательно, все как один, соблюдали дисциплину в роте. А тем временем Кубо начал действовать в других ротах.

И прежде немало солдат приходило в шестую роту, желая узнать, что там за порядки, теперь же таких любопытствующих стало еще больше — все были поражены тем, что шестая рота замахнулась на авторитет командира батальона. Это придало решительности всем.

Кубо беседовал с солдатами о демократизации лагерных порядков. Каждая рота выбрала своих представителей, которые собирались по вечерам на совещания: сюда приходил ефрейтор, который до войны служил кондуктором в компании токийского городского трамвая и участвовал в забастовке трамвайщиков, был здесь и солдат, работавший в отделении Всеяпонского совета профсоюзов района Кобэ, и поручик, выпускник университета, который в студенческие годы увлекался марксизмом.

Каждый вечер они собирались в казарме шестой роты, обсуждали конкретные вопросы лагерной жизни. Одни считали, что нужно создать организацию под названием Лига демократизации, чтобы от имени этой организации предъявить командиру батальона конкретные требования, а затем расширить эту организацию до масштабов дивизии; у других же было совершенно противоположное мнение — они считали, что для начала нужно почаще устраивать самодеятельные представления, выдвинуть всем понятные требования, например отменить воскресные «назидательные беседы» командира батальона, устраивать вместо них представления на площади, записывать ежедневно радиопередачи из Японии и сообщать о них всем солдатам и офицерам, отменить денщиков у офицеров, и в ходе всех этих мероприятий создать свою организацию. Однако в конечном счете все сводилось к одному и тому же: чтобы всколыхнуть солдат, в каждой роте нужно создать организацию, которая стала бы руководящим центром лагерной жизни. Было решено, опираясь на общество — как бы оно ни называлось, — немедленно приступить к действиям.