Со временем дзэнский подход заимствовали и другие школы, которые становились более универсальными и прагматичными под влиянием дзэн-буддизма, возникшего вначале в Китае и вобравшего в себя сущностные положения всех буддийских школ того времени. В их число, естественно, входят и так называемые «внешние» учения, которые буддийские миссионеры видоизменяли и включали в свое. Пример тому – замечание дзэнского наставника Такуана, который, скорее, объединяет различные школы знания общей целью, нежели различает их по внешним культурным признакам и особенностям. Цель эту он, в свою очередь, отождествляет с сущностью дзэн.
«Хотя пути синто, поэзии и конфуцианства различны, все они говорят об очищении вселенского сознания. Вполне естественно полагать, что в мире этом есть люди, не знающие сознания. Понимающие сознание встречаются редко. Но даже если кто-то ясно понимает, гораздо труднее воплотить знание на практике. Даже если человек говорит о вселенском сознании, это не значит, что он понимает.
Хотя и учение Будды, и учение Конфуция говорят о сознании, сознание без поведения и поступков не может быть понято ясно – если не практикуешь учение, значит, на самом деле не знаешь его. Пока люди не начнут серьезно задумываться об истоках сознания и воплощать его на практике, они не понимают сознания, сознание неведомо им».
Здесь необходимо отметить, что синтоизм, поэзия и конфуцианство, приводимые наставником Такуана в качестве примера, выступают не в своей первоначальной форме, но уже в том облике, который они приобрели под воздействием дзэн-буддизма. Таким образом, речь идет не только о субъективном восприятии Такуаном различных путей, но и о конкретных реалиях их исторического развития.
Уже за пять столетий до того конфуцианство ассимилировалось с дзэн-буддизмом в Китае, а в средневековой Японии дзэн оказал огромное влияние на поэзию и некоторые школы синто (которые с самого начала были тесно взаимосвязаны). На протяжении XVII столетия, когда жили Такуан, Ягю и Мусаси, для дзэнских наставников было вполне обычным говорить о буддизме, конфуцианстве и синтоизме как в основе своей идентичных по духу.
Конечно, и в теории, и на практике против такого обобщения можно привести множество контраргументов, но воин и адепт дзэн Ягю Мунэнори проповедовал в этом отношении еще более унитарную концепцию, чем его учитель Такуан. Говоря о знании, Ягю утверждает, что высшее единство заключается в синтезе сущности и всеобщности, и здесь он следует, скорее, основному учению «Сутры цветочной гирлянды», чем той сектантской линии дзэн-буддизма, которая обретет зримое выражение в будущем столетии. Поскольку речь идет вовсе не о неопределимом и недифференцируемом единстве, Ягю, с одной стороны, считает границу между мыслью и действием только внешней, но никак не сущностной, а с другой, признает общие отличия универсальности от «гиперспециализации», или сектантства, и подлинности от подражания. В своей книге по боевым искусствам он пишет: