Японское искусство войны. Постижение стратегии

Один аспект синтоистской и буддийской мысли вплоть до недавнего времени казался европейцам «пограничным» между естественным и сверхъестественным, или рациональным и иррациональным. Речь идет об изначальном ощущении родственной близости человека, с одной стороны, и животных и растений – с другой. Это напоминает христианам о язычестве и колдовстве, которым церковь противостояла всей мощью своей организации и в Европе, и в колониях Нового Света.

Утагава Куниёси. Амакасу Оми-но-ками. XIX в.

Для буддистов же Дальнего Востока христианские представления о том, что среди всех живых существ только человек обладает душой, кажутся невероятно субъективными, пристрастными и безосновательными. Подобный вывод был бы логичным при допущении, что в естественном мире вовсе нет живого духа, но для того, кто не принимает такого допущения, он представляется абсурдным. В последнее время растущее на Западе понимание опасности экологического кризиса возвысило в глазах европейцев синтоистско-буддийскую концепцию единства и гармонии всего живого, по крайней мере в плане признания ее психологического воздействия на взаимоотношения человека с его технологиями к жизни в целом.

Дзэнский наставник Судзуки Сёсан четко показывает различие японского и европейского мироощущения. Христианская доктрина постулирует глубокое различие между душой человека и душой животного. Однако Сёсан идет дальше. Он ставит под сомнение христианское учение о вечности человеческой души. Какой смысл создавать вечные души, если они могут оказаться злыми и тем самым обреченными на вечное страдание? Идея сострадания настолько глубоко вошла в ткань буддийского учения, что христианская концепция представляется буддисту жестокой и беспощадной. Сёсан сравнивает христианские представления о душе с индуистскими, которые он считает превосходящими христианство, но уступающими буддизму.