Учителя, придерживавшиеся подобных взглядов, проповедовали различные системы обоснования, но когда, в конце концов, они встретились с Буддой, все они непосредственно постигли собственную сущность и стали его учениками. Эти христиане не достигли даже уровня неосвободившихся индусов, но при этом пребывают в уверенности, что их учение истинно. Поистине, они подобны лягушкам, живущим в колодце (которые не знают, насколько на самом деле необъятно небо).
Идея о вознаграждении и наказании в последующей жизни не была, конечно, чужда японским буддистам. Что было глубоко противно им, так это идея о полной окончательности вознаграждения или наказания. Христианская модель линейного времени, в соответствии с которой у души есть только один-единственный шанс в земной жизни – или она обретает вечное спасение, или получает вечное проклятие, – резко контрастировала с буддийской цикличной моделью, позволявшей рассматривать человеческую судьбу с трансперсональной и трансродовой точки зрения.
Буддийский подход предполагает наличие у сбившейся с пути истинного души гораздо большего количества возможностей обрести спасение, чем то, что, видимо, предлагала религия «кнута и пряника» португальских миссионеров. Вот почему Судзуки Сёсан вновь обвиняет в конце христиан в узколобом фанатизме, прибегая к хорошо известному даосскому образу лягушки, живущей в колодце и полагающей, что небо на самом деле таково, каким оно открывается со дна.
В заключительной части своего сочинения Судзуки Сёсан доходит и до политических причин той яростной полемики, которая развернулась между европейцами-христианами и японцами-буддистами и синтоистами. Миссионеры предстают в его изображении обманщиками и разрушителями устоев, но не меньше достается и их японским последователям, поддерживающим и вдохновляющим чужеродное учение. Японских христианских мучеников Сёсан осуждает в том же духе, что и современные японцы, когда они говорят о ком-либо