Ярче солнца

К себе в комнату я возвращаюсь с улыбкой удовлетворения. Можно ненавидеть Ориона за рее, что он натворил с тех пор, как я проснулась, но нельзя отрицать, что это его подсказки приведи нас со Старшим прямо к Центавра-Земле.

И едва не привели к смерти.

Руки по собственной воле поднимаются к лицу, и я касаюсь губ. Этот поцелуй… Я не думала о том, что делаю, а просто сделала, и все.

И вот теперь не могу забыть вкус его губ. Я сказала правду о том, что без него мне не нужна новая планета?

Да.

Но… если — нет, когда корабль сядет, все изменится.

Это такая же истина, как наш поцелуй.

Качаю головой. Не могу сейчас об этом думать.

Запершись в спальне, вынимаю сонет Шекспира из комнаты со скафандрами. Мне думается, что надо бы вернуться за «Маленьким принцем», который обнаружился там же, но я пока что не представляю себе, как вернуться на криоуровень. При мысли о шлюзе у меня перед глазами тут же встает картина, как Старший бездыханным рухнул на пол. Мне никак не забыть то мгновение, когда я уже решила, что все кончено.

Провожу пальцем по гладкому краю страницы. Едва ли Орион сам вырезал ее из книги сонетов. Кто-то подделывает послания, это точно. Бросив сонет на стол, принимаюсь мерить комнату шагами. Если планета и была тем, что скрывал Орион, нам уже даже не нужна новая подсказка. Но что, если это еще не ответ?

Он ведь говорил, что у нас будет выбор. Что я должна буду принять решение. Значит, это что-то еще… важнее даже, чем планета.

Отчасти я чувствую себя марионеткой, которую Орион дергает за ниточки. И некоторые из них начинают путаться. А некоторые — рваться.

Сделав глубокий вдох, стараюсь забыть, какими мертвыми казались губы Старшего, когда я пыталась снова вдохнуть в него жизнь.

Была ли эта поломка вообще случайностью? Если кто-то добрался до подсказок, может, они и кислородные трубки на скафандрах прокололи? Пойди я сейчас на криоуровень и проверь их все, найду ли хоть один, на котором нет мелких, почти незаметных повреждений?

Рухнув в кресло у стола, разворачиваю сложенный сонет. Я продолжу играть в игру Ориона. Даже если кто-то пытается меня остановить.

Сонет, как и все остальные в книге, полная чушь. Но, в отличие от других сонетов, он весь в пометках.

XXX

Когда на суд безмолвных, тайных дум

Я вызываю голоса былого, —
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.

Из глаз, не знавших слез, я слезы лью

О тех, кого во тьме таит могила,
Ищу любовь погибшую мою
И все, что в жизни мне казалось мило.

Веду я счет потерянному мной

И ужасаюсь вновь потере каждой,
И вновь плачу я дорогой ценой
За то, за что платил уже однажды.

Но прошлое я нахожу в тебе

И все готов простить своей судьбе. [3]

ТРУБА

Выпрямляюсь в кресле, просматривая рукописные отметки. Они все о чем-то прошлом и потерянном. И «труба»? Единственное, что приходит на ум, это гравтруба, но едва ли на свете есть что-нибудь столь же не связанное с шекспировскими сонетами, как футуристический агрегат, который засасывает людей и перемещает по уровням космического корабля.

Обвожу пальцем странные черточки под стихотворением. Чем-то напоминают ступеньки.

У меня округляются глаза. Лестница. Та, на которой сидел Орион, записывая мне видео!

Гравтрубы изобрели уже после отправления корабля, значит, у первых поколений на «Годспиде» был другой способ перемещаться между Уровнями. Например, лестница… скрытая лестница, о которой с тех пор все забыли! Пробегаю взглядом подчеркнутые строчки: «во тьме таит» и «потерянному» — это должно означать, что лестница где-то хорошо спрятана. На видео в том помещении всегда темно. Орион чувствовал себя там в безопасности, не боялся даже Старейшины.

Но… где он прятался?

43. Старший

Ветер в гравтрубе стучится в голову, перетряхивая и без того спутанные мысли. Эми никогда еще так меня не целовала, никогда не смотрела на меня так.

Мне хочется снова и снова мысленно проигрывать то, что случилось, но, добравшись до уровня и увидев серьезное лицо второго корабельщика Шелби, я заставляю себя забыть обо всем, кроме Марай.

— Мы нашли ее здесь, — говорит она, шагая в сторону, чтобы открыть дверь. Хотя в машинном отделении полно народу и корабельщики, кажется, заняты делом, но все глаза провожают нас с Шелби к мостику. Наши шаги эхом отдаются по металлическому полу. Единственный источник света здесь — лампа, стоящая у безжизненной руки Марай.

Отворачиваюсь — я еще не готов посмотреть в ее мертвое лицо. Вместо этого мой взгляд блуждает по высокому куполообразному металлическому потолку. По ту сторону этих стальных пластин нас ждет планета. Марай даже не представляла, как близко мы были. Только руку протяни.