И разом кончилась та тяжелая предсмертная тоска души, дух его более не томился, не страдал, куда-то избылось ощущение присутствия сени смертной, плоть затихла, он терял память о ней…
Иоанн вздрогнул, почувствовал, как потеплело у него в усталой груди, но потом наступило странное затмение и, очнувшись после этого, чернец окончательно освободился от бренного тела, весь устремленный в иные пределы.
В его последнее сознание ворвался какой-то яркий неземной свет, и он увидел себя вознесенным на высоченную белую колокольню — колокола мягко отливали чистым золотом и слышался тонкий нарастающий звон этого золота.
Он не узнал колокольни — увидел себя со стороны в белом широком облачении с воскрылиями.
…Захватывающая неземная радость рвалась в зовущую высь голубого неба. Угловые основы верха колокольни куда-то разом поплыли назад и растаяли, теперь теплая ветровая сила подхватила его — не то старца, не то давнего-давнего золотоволосого мальчика с большими светлыми глазами и понесла над изумрудной зеленью приречных лугов, над васильковой лентой родной Теши — он узнал ее! а потом и над темной синью такого знакомого соснового бора, знакомой поляны, родной пустынской церкви… Была ли под ногами какая твердь — он ни ног, ни тверди не чувствовал, взмахнул руками, белые, упругие воскрылья подчинились его взмаху, и захватила неизреченная радость полета, которого он так ждал когда-то давным-давно еще в босоногом детстве, и видел во сне.
Необъятная, теплая голубизна легко развернулась перед ним и понесла туда, к горним пределам.
Громко, победно звонили вослед золотые купола.
Где-то совсем близко ворковали счастливые голуби…
Кончились земные временные скорби подвижника. Он преставился в жизнь не стареемую для получения венцов и почестей небесных.
Иоанн умер 4 июля 1737 года, ему шел шестьдесят седьмой.
Над бездыханным телом священник сказал:
«Праведницы хотя и муку примут в мире, упование же их бессмертия исполнено; и вмале наказаны бывшие велико облагодетельствованы будут. Потому Бог искушал их и обрел достойных себе, как золото в горниле искусил их и как всеплодие жертвенное приял их».
Первоначальника Саровской пустыни тихо предали земле на погосте ближайшей к Тайной канцелярии церкви Преображения Господня, что в Колтовской слободе. На этом кладбище в то время хоронили государственных преступников.
… Михаила Серебряков дознался, где упокоился его славный земляк, и долго ходил на место скорби, поклонялся праху монаха и раздавал милосердную милостыню на помин раба Божьего Иоанна.
Глава двенадцатая
Веками складывался религиозный и бытовой склад жизни русского народа. Пётр I — во многом выученик Немецкой слободы в Москве, его «Ученая дружина», часть дворянства, преклоняясь перед Западом, начали грубо попирать в России церковный авторитет, обычаи и нравы православных.
Современный духовный писатель пишет:
«Как бы то ни было, весь XVIII век в русской душе шла тяжелая и изнурительная борьба с разорительным воздействием непродуманных петровских „новаций“. Во время „онемеченного“ правления императрицы Анны Иоанновны, например, этот вопрос стоял особенно остро. Проповедник при Елизавете, Амвросий Юшкевич, так вспоминал о том периоде: „На благочестие и веру нашу православную наступали, но таким образом, будто они не веру, но весьма вредительное христианству искореняют. О, сколь многое множество под таким предлогом людей духовных истребити, монахов порасстригли и перемучили! Спроси ж — за что? Больше ответа не услышишь, кроме того: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему не годный. Сие же все желали такою хитростию и умыслом, чтобы вовсе в России истребили священство православное и завесть свою новомышленную беспоповщину“».
…Следствие по делу архимандрита Псковско-Печерского монастыря Маркела Родышевского, саровских и берлюковских монахов выявило одно: давно устоявшееся недовольство русских людей разного состояния церковной и светской реформами, наглым иностранным засилием в управлении государства. Надолго затянувшийся процесс, захвативший множество лиц, убил и надломил немало жизней.
Приговор по делу состоялся только 13 декабря 1738 года.
Горькая, тяжкая судьба выпала монахам.
Якова Самгина — иеромонаха Иосию приказано вместо смертной казни, бить кнутом «с вырезанием ноздрей» и навечно сослать на Камчатку, где несчастный страдалец впоследствии и остался навеки.
Григорию Зворыкину — монаху Георгию определили: вместо смертной казни, нещадно бить кнутом, «вырезать ноздри» и отправить в вечную ссылку в Охотский острог.
Евдокима Короткого — иеромонаха Ефрема, лишили монашеского чина, безжалостно били кнутом и навсегда сослали в Оренбург.
Иеродиакону Боголепу — Борису Степанову в миру, указ определил: лишить монашеского чина, вместо кнута, учинить наказание плетьми и отослать в Военную коллегию для отдачи в солдаты.
Других, причастных к делу, секли плетьми и разослали по дальним монастырям: Никодима в Новгородскую епархию, а Пахомия в Вологодскую.