Ярилина рукопись

– Заречье существует за счет вложений богатых семей, – Анисья многозначительно изогнула брови, и девочки переглянулись, догадавшись, что свою семью она имела в виду в первую очередь. – Так уж традицией заведено.

Маргарита подумала, что это похоже на благотворительность, совершаемую не по своей воле. Раз содержание Заречья с несколькими сотнями жителей стало традицией, значит, представители состоятельных родов не могли уклониться от своей обязанности. Это Маргарита поняла без труда, потому что к настоящему времени в ее голове уже сложилось четкое представление об особенностях этого мира: то, что с течением лет вошло в традицию, не нарушалось. Казалось, что многие обычаи уже давно изжили себя, но все равно продолжали безукоризненно соблюдаться. Хотя, возможно, девочка, выросшая среди потусторонних, просто не могла осознать важность некоторых явлений.

Маргарита покосилась на Полину, ожидая от подруги комментариев, но та строчила на бересте, уткнувшись носом в воротник свитера и следя большими серыми глазами за вереницей букв, появляющихся из-под ее автоматической ручки.

* * *

Природа уснула. Ей снился сон, что все вокруг покрылось белым саваном. Силы ушли глубоко под землю. В холодный лес пришли люди. Но то были люди, которые не чувствовали природу, не слышали ее голоса. Они бродили по лесу голодные и озлобленные. Они начали рубить деревья, оставляя за собой лишь пни и грязные глубокие борозды. Прямо под их ногами лежали тайны. Люди ходили по дарам, оставленным древними богами, и не замечали их. Уничтожили лес, но не нашли того, что было спрятано у них под носом. Они слонялись, превращаясь в тени, бесконечно бродили по кругу, рождаясь и умирая, но так и не узнали, как сквозь сон за ними следили мутные янтарные глаза в каменных веках. Никто не расслышал, как от боли природа скребла металлическими когтями, как била одеревеневшим хвостом с другой стороны земли, пока не явился тот человек, что отличался от всех остальных, что смог прогнать из леса злых и неблагодарных тварей, что залечил старые раны. Тогда природа проснулась вновь.

* * *

Наконец-то выпал и укрыл сплошным покровом пологие склоны парка белый пушистый снег. Не первый, и не второй, и даже не третий. Все предыдущие искрящиеся ковры снежных хлопьев таяли в тот же день, когда и появлялись. Но на этот раз все было по-другому. Плотной подушкой лег снег на промерзшую землю, скрыв от взоров серую грязь и рыжеватую кашу из гнилых листьев.

Сева стоял на широком крыльце, любуясь высокими синими соснами в белоснежных шапках, достающих почти до самого неба. Лишь их медные стволы горели яркими пятнами на ослепительном серебристом фоне парковых лужаек, да кое-где еще выглядывали из-под пушистого покрова ветки красной рябины.

Через несколько минут на крыльцо выскочил Митя, держа в руках расписные старинные салазки с металлическими полозьями, и друзья направились в глубь парка. Их место на ступеньках у выхода Белой Усадьбы тут же заняли другие юные колдуны, вышедшие на свежий воздух кто с санками, кто с лыжами, кто с коньками.

Сзади раздались хихикающие девичьи голоса, и группка девушек нагнала двоих друзей.

– Боже, Варя, какая ты неромантичная! – добродушно засмеялась одна из девушек. – Неужели ты правда не веришь в любовь?

– Все подразумевают разное под этим словом, – возразила ее спутница.

– Ага, кто это у нас тут! Митя и Сева! Привет, куда идете? – девушка, допрашивающая Варю, все еще смеясь, обратилась к ребятам. – А, вижу. Санки. Я уж было хотела позвать вас на каток.

– Спасибо, но как-нибудь в другой раз, – улыбнулся Митя. – Не будем мешать вашим разговорам о любви.

– О, ты все слышал! А нам было бы очень интересно ваше мнение на этот счет!

– Сева, вот ты веришь в любовь? – спросила нежным голосом Пелагея, все это время хитро поглядывавшая на спорящих подружек.

– Я же сказала, все представляют разное, когда говорят о любви, – повторила Варвара.

– Как это разное! – опять рассмеялась ее спутница. – А как же вечное, невообразимо великое чувство? Чувство, спасающее города; чувство, за которое можно отдать жизнь! – Она театрально вскинула руки и повернулась к Севе.

– Я не знаю, – тут же ответил он довольно резко. Любовь казалась ему чем-то слишком сентиментальным. Она определенно была придумана для девчонок, чтобы им было о чем сплетничать и чем хвастаться перед подругами. – По крайней мере, я не знаю такого чувства, которое спасает города.

– Но зато отдать жизнь – это да. Как-то ближе к истине, – рассудительно сказал Митя.

Девушки захихикали.

– Митя знает, что говорит, он ведь помолвлен, – сказала одна из них.

– Не завидуйте, не завидуйте! – со смехом подыграл Митя. – Дядя Митя знает побольше вашего, это точно!

Ответом ему стал взрыв девичьего смеха.

Маленькое озеро, покрывшееся коркой льда и присыпанное снегом, было уже близко. А за ним виднелась и гора, с которой больше десятка ребят спускались на санках, кувыркаясь и вереща.

У Севы захватило дух. Он обожал снег и скорость. Митя улыбнулся, ему тоже не терпелось взобраться на холм, оседлать салазки и стрелой пуститься вниз.