Читаем Яркие пятна солнца полностью

Да, папка была, и портфель из шкафа торчал. Не хватало, чтобы он и совсем ушел. Но нельзя ждать! И он отправился в поиск. Заглядывал по очереди в комнаты этажа, всматривался в каждого встречного, но редактора – невысокого, угрюмого человека с выразительными восточными глазами – не было нигде. Наконец кто-то надоумил посмотреть в буфете. Редактор сидел за столиком, меланхолически жевал бутерброд и пил минеральную воду…

Выходя со студии, ожидал увидеть ее обиженной или уставшей (а может быть, и вообще не увидеть: его не было не 15 минут, а целых 35!), но встретил просиявшее при виде его лицо, на котором не было и тени упрека. И опять на него повеяло свежестью. Глаза, лицо, вся ладная фигурка ее были маленьким автономным миром, необычайно устойчивым даже здесь, даже в этом наисовременнейшем суетном аду.

– Пойдем быстрее отсюда, пойдем, – сказал он, беря ее за руку.

Но опять скоро нужно было ей уезжать. Когда они шли по улице, удаляясь от вышки, он понял вдруг, что те часы, которые вновь были отпущены им – неожиданно и щедро, – они опять провели не так, как, видимо, нужно было бы, как хотелось. И опять слишком поздно он спохватился. Ведь можно было бы наплевать на сценарий!

Она сказала, что не успеет к нему заехать, скоро поезд, и чтобы он посадил ее в метро, а дальше не провожал. Потому что родственники, не дай Бог, увидят.

Что было делать? Взять адрес, бросить все к черту, приехать к ней? Или оставить ее у себя, добиться развода, подыскать комнату, начать все сначала? Вспомнилось, как рада была квартира ее приходу – совсем иными, колючими и враждебными становилась вещи во время частых семейных ссор! Промелькнула сумасшедшая в своей непомерной радости мысль о том, что с ней, видимо, он смог бы работать…

Но… у нее родители, о которых он понятия не имеет (и они о нем), и – самое главное – она сказала, что поступила там, в своем городе, в институт. Отпустить ее сейчас, а потом все обдумать? Если бы можно было перевести ее сюда, в какой-нибудь институт, близкий по профилю…

– В каком же институте ты будешь учиться теперь? – спросил.

– В политехническом.

– Сколько тебе лет все-таки?

– Семнадцать.

Еще одна новость, еще одно. Несовершеннолетняя. Акселерация, веяние времени. Она ровно в два раза моложе его. Ровно вдвое.

– Ну, что же, до свидания? – сказала она, опять весело глядя ему в глаза.

– Боже мой, что же делать? – в отчаянии проговорил он.

– Я приеду к тебе как-нибудь. Обязательно. У меня же есть твой телефон. И квартиру знаю.

– Да, конечно. Конечно, обязательно приезжай. Институт – вот в чем загвоздка. Я понимаю, конечно. Институт.

– Ну, так до свидания же. Я пошла. Спасибо, все было хорошо…

Они уже были в метро, под землей, уже на станции. Сказав последнее, она повернулась и вошла в вагон, который как раз стоял наготове. Дверцы сдвинулись. Сквозь стекло он видел ее лицо и видел, как она слегка машет ему рукой. Вагон дернулся, и изображение за дверьми унеслось в тоннель. Поезда не стало, только ветер гулял. И адреса не оставила.

С совершенно трезвой, будничной ясностью Максим понял, что повторился вчерашний вариант. С небольшими отклонениями в смысле декораций. Вчера было метро, трамвай и лодка, сегодня – его квартира, телецентр и… опять метро. И опять она уехала, оставив его одного. Совсем одного. Приедет… Приедет ли? Семнадцать лет – все забудется скоро. Институт, в который трудно было, наверное, поступить, новые интересы, встречи. Город… Она сказала, что родом не из самого города, а из поселка. Теперь будет в городе. То немногое, что было у них, забудется быстро. Тем более в семнадцать-то лет. Для него событие, а для нее… Так, нюансы. Надо прожить полжизни и перечувствовать кое-что, чтобы по-настоящему оценить… Им вдруг овладела ненависть к самому себе. Сценарий! Как он мог возиться со сценарием, когда… О, боже, нудный, расчетливый сухарь. Сам, сам виноват во всем. И жена ни при чем. Только сам.

3

Но и в тот вечер девушка не уехала. Она позвонила утром. И сказала, что если у него есть время, они могли бы пойти в кино.

– Хорошо, – ответил он. – Но послушай… Может быть, ты просто приедешь ко мне?

– Нет, лучше не надо. Давай лучше сходим на что-нибудь днем, хорошо? А потом погуляем. Сегодня должна же я наконец уехать.

Настаивать было бы глупо, и он согласился. В кино с ним происходило нечто невероятное. Только один раз, очень давно, сидя в кино со знакомой девушкой, он испытывал нечто подобное. Но тогда быстро прошло, хотя он помнил о том случае до сих пор. Сейчас было сильней несравнимо. Ему казалось, что тело его плавится, распадается на молекулы, хотя мышцы были напряжены и дрожали. Примерно то же самое, по-видимому, происходило и с ней.

– Уйдем, – несколько раз предлагал он ей.

– Нет. Пожалуйста, нет, – жалобно просила она, и они сидели.

Не в фильме было дело, конечно же, не в фильме. Он только в самом начале держал в своей руке ее руку, но потом она мягко отняла ее, и они не прикасались друг к другу, потому что и рука, и плечи ее слишком дрожали. Сеанс кончился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза