Ярмарка коррупции

Но обещанию не суждено было сбыться. Я понял это давно и пришел, чтобы в этом убедиться. И хотя я понимал, что могу продолжать жить и любить, мне было невыносимо грустно оттого, что я с этим смирился. Эта грусть была даже сильнее той, которую я чувствовал каждый день, пребывая в безутешном горе. Сидя за этим столом, я окончательно понял, что все мои надежды, связанные с Мириам, рухнули. Ее муж никуда не исчезнет, как я в глубине души надеялся. Наконец я увидел вещи в реальном свете. Она была замужней дамой и христианкой, а я сидел за ее столом на ее званом ужине, выдавая себя за того, кем я не был, ставя под угрозу ее семейное благополучие. Она имела право бросать на меня испепеляющие взгляды. Она имела право даже запустить в меня кастрюлю с вареной курицей. Мне хотелось сказать ей об этом, но я понимал, что и это желание продиктовано собственным эгоизмом, а не заботой о ее покое.

В тот вечер за столом было около дюжины гостей, видных тори и их жен. Ужин проходил оживленно. Все с интересом обсуждали выборы, включая роль загадочного мистера Уивера. Эта тема вызывала особый интерес. Поскольку вино лилось рекой, менее внимательные гости не заметили или не придали значения тому, что тема не доставляла удовольствия хозяевам. Никто из присутствующих, казалось, не вспомнил, что Мириам когда-то исповедовала иудейскую религию.

– Мне все это кажется совершенно невероятным, – сказал мистер Пикок, экспансивный агент Мелбери на выборах. – То, что негодяй еврей, человек, которого, по нашему мнению, стоит повесить вне зависимости от того, повинен он в убийстве или нет, должен был стать выразителем дела нашей партии.

– Его вряд ли можно назвать выразителем, – сказал мистер Грей, пишущий статьи для газет тори. – Он мало говорит. За него говорит толпа, и это хорошо, поскольку всем известно, что этих евреев понять невозможно из-за их нелепого акцента.

– Возможно, вы путаете акцент евреев в жизни и каким его изображают комики на сцене, – сказал архиепископ, который, по всей видимости, был в лучшем расположении духа, чем до обеда. – Мне приходилось встречаться с евреями, и, могу сказать, многие из них говорят с испанским акцентом.

– Вы хотите сказать, что испанский акцент не нелеп? – спросил мистер Грей. – Для меня это новость.

– Многие евреи вообще говорят без акцента, – сказал Мелбери строго, оказавшись в щекотливом положении, ибо должен был защищать свою жену, всем сердцем надеясь, что никто из гостей не вспомнит о ее происхождении и не догадается, что он вынужден играть роль защитника.

– Акцент здесь вовсе ни при чем. Все дело в самом Уивере. Тебе, Мелбери, не может нравиться, что его имя постоянно связывают с твоим.

– Мне нравится, что он прибавляет мне голосов. Сказать по правде, – сказал он с сарказмом, – он приносит мне больше голосов бесплатно, чем люди, которым я за это плачу.

Мистер Пикок залился краской:

– Голоса нам, бесспорно, нужны, но любой ли ценой? Мистер Догмилл получает голоса для своего кандидата, посылая на избирательные участки бунтовщиков.

– Вы, я полагаю, – сказал епископ, – не станете утверждать, что мистеру Мелбери вредит, что толпа боготворит его, как она боготворит Уивера? Что вы хотите, чтобы он сказал? «Боготворите меня, но перестаньте боготворить того, другого, которого вы любите»? Увидите, как толпа отнесется к подобному заявлению.

– Но если мистеру Мелбери придется ответить за свое попустительство, – сказал Грей, – это может впоследствии обернуться проблемами. Если по окончании выборов станет ясно, что вы одержали убедительную победу, придется отречься от этого еврея. Вы ведь не хотите, чтобы ваши враги в палате общин использовали это против вас.

– Мистер Грей, возможно, прав, – признал епископ. – Когда вы будете выступать против привилегий, которыми пользуются евреи, диссентеры и атеисты, в то время как Англиканская церковь страдает, вы не захотите, чтобы это оружие попало в руки ваших врагов. Вы не захотите, чтобы вам сказали – странно, мол, слышать подобные слова от человека, получившего место благодаря еврею-убийце.

Не стану утверждать, что я сумел полностью скрыть, как неприятен мне этот разговор, но, несмотря на испытываемую неловкость, я бы ни за что не поменялся местами с Мелбери или Мириам. По крайней мере, я был под маской. Люди за столом оскорбляли их открыто и жестоко, по всей видимости не отдавая себе в том отчета. Я видел, что сомнительное прошлое жены было для мистера Мелбери тяжелым бременем. При каждом упоминании Уивера или евреев он вздрагивал и краснел. Чтобы скрыть неловкость, он постоянно отхлебывал из своего бокала. Что касается Мириам, с каждым замечанием она становилась все бледнее. Трудно было сказать, отчего ей было больше неловко: от стыда, от сочувствия ко мне или оттого, что ее муж становился все более и более раздраженным.