Ярмарка невест

Марджори чувствовала себя так, будто тетя била ее по голове каждым произнесенным словом. Она рухнула на стул, стоявший позади нее. Надменная, властная! Этими же словами она часто характеризовала Раштона. И вот теперь она слышит такое о самой себе. Разве она не думала о чувствах Дафны? Сначала она была так уверена, что ее сестра испытывала лишь мимолетные нежные чувства к красивому пэру. Ей не приходило в голову, что чувства Дафны могут быть столь глубоки. Похоже, когда она вовсе не проявляла любви — не говоря о Сомерсби, не танцуя с ним в залах для приемов, — Марджори предположила, что чувства Дафны к виконту просто исчезли, испарились, развеялись, как утренний туман.

И все же, что бы ни говорила тетя, ей ни капли не нравился брак Дафны и Сомерсби. У виконта было не больше ума, чем у охотничьей собаки. А Дафна?! Ну, она была законченной дурочкой! Тетя Лидди могла говорить о счастье все, что хотела, но что могло выйти из союза двух людей, у которых вместе столько же ума, сколько у кочана капусты?

Нет, об их браке нечего было и думать!

35

Раштон последовал за мисс Притчард в прихожую. В комнате все еще было много гостей в маскарадных костюмах, которые ждали своих экипажей. Прошел сильный дождь, что еще более затруднило отъезд гостей с маскарада. Раштон не торопился уехать. Он попросил Оливию поговорить с ним в карточной комнате, где уже не было гостей.

— Как же это неприлично, Грегори, — беспечно сказала Оливия, держа голову совершенно прямо. Войдя в комнату, она продолжила:

— Надеюсь, вы не собираетесь быть занудой и не будете делать мне выговор за то, что я говорила об ужасно дурном поведении Дафны по отношению к миссис Вэнстроу. Кто-то должен был ей это сказать. Конечно, мне очень жаль ее — вряд ли ей доставило удовольствие узнать, что ее племянница с кем-то сбежала, пусть даже с Сомерсби.

— В этом вы ошибаетесь. Я почти не сомневаюсь, что ее заботит лишь то, чтобы они поженились, — сбежали они или нет. В этом случае она наверняка восторжествует над вашей матерью. Побывав несколько раз в обществе миссис Вэнстроу, я понял, что ее главная цель — подобная победа. Но вообще-то я хотел поговорить с вами совершенно на другую тему, касающуюся вас гораздо больше, чем Дафну или Сомерсби, главным образом, о моей прежней любви к вам.

Оливия казалась немного испуганной, густой румянец покрыл ее щеки.

— Что же вы имеете в виду? — спросила она.

— Не знаю, известно вам это или нет, но несколько лет назад я думал, что любил вас. Ваша утонченность, ваша самоуверенность и уравновешенность, ваше высокое положение в обществе — все это в точности отвечало моим представлениям о женщине, которую я хотел сделать моей женой. Всего за миг перед тем, как я собирался сделать вам предложение, я узнал, что в вашем сердце царит жестокость, которую мне раньше никогда не доводилось испытать. Я уверен, что вы помните день, когда вы хвастались, что завоевали мое сердце — и с ним мои земли, — перед миссис Вэнстроу и еще перед одной из ваших подруг. Вы знали, что я стоял рядом? Я думал, что нет.

Румянец на ее щеках зловеще сгустился.

— В самом деле, Раштон, что за ерунду вы говорите, — начала она, пытаясь скрыть свое унижение за царственной улыбкой. — Не могу припомнить, чтобы я говорила нечто подобное. Вы, должно быть, ошибаетесь. И я вовсе не жестока. Вы просто не знали меня.

Он покачал головой.

— Я слишком хорошо вас знаю. Ваша ужасная злоба, с которой вы рассказали Марджори о возмутительном поведении ее сестры, недостойна. У вас язык ядовитой змеи. Я в ужасе от вашего поведения. Так что сохраните свои комплименты и лучшие улыбки для другого джентльмена. Вы стали отвратительной кривлякой, и я уже ничего к вам не испытываю, кроме жалости. Прощайте.

Он повернулся, сделал два шага и затем спросил через плечо:

— Вы знаете, по какой дороге ехал дилижанс?

Оливия Притчард наконец признала свое поражение.

— Вы влюблены в нее, не так ли? — спросила она, не обращая внимания на его вопрос.

— Вы говорите о Марджори? Она кивнула. Раштон сказал:

— Я не намерен рассказывать о своих сердечных делах той, которая в следующую секунду использует мое признание против меня. Я снова спрашиваю: в каком направлении лошади везли дилижанс?

Оливия опустилась в кресло рядом со столом, покрытым зеленым сукном. Прежний румянец на ее лице сменился смертельной бледностью. Она прижала руку к сердцу и ответила:

— Я была такой дурой. Все эти годы я думала только о вас, о том, как завоевать ваше уважение, вашу любовь… может быть, если бы у меня были другие интересы, как у этой мисс Чалкот… вы могли бы счесть меня более занятной.

— Вы очень занятная женщина, Оливия. Недостаток кроется в вашем характере. Скажите же мне, в каком направлении собирался ехать Сомерсби. Я должен остановить этот побег, если смогу.

Оливия тяжело вздохнула.

— Есть еще кое-что. Я слышала, как до этого Сомерсби спорил с Дафной. Конечно, я не могла не услышать их разговор…

— Конечно, вы не могли.